Эдвард Резерфорд - Ирландия

– Однажды тебе захочется обрести свободу, – предсказал он. – Вот увидишь.

– В таком случае я буду с вами откровенен. Я предпочитаю чувствовать себя сиротой, чем чьим-либо сыном, и был бы рад принять любое другое имя. Какое – мне все равно. – Молодой человек несколько мгновений смотрел на Макгоуэна, а потом улыбнулся. – К примеру, ваше. Макгоуэн в Англии был бы Смитом.

– Верно. Вполне похоже.

– Ну тогда, если вы возьмете меня в ученики, пусть я и буду Морисом Смитом. Так подойдет?

– Звучит неплохо, – со смехом согласился Макгоуэн. – Ладно, будешь Морисом Смитом.

Вот так в начале осени 1535 года, когда Шелковый Томас пересекал опасное море по пути в Лондон, наследник благородных О’Бирнов, в чьих жилах текла королевская кровь, знатных Уолшей, а также, сам того не подозревая, Дейрдре и Конала и самого старого Фергуса, перебрался в Дублин, чтобы жить под английским именем Морис Смит.

Неделю спустя, к немалому удивлению Мориса, к нему явился гость. Это был его отец.

Шону не сразу удалось отыскать сына. Он предполагал, что Морис может пойти к Макгоуэну, но, когда он в первый раз подошел к дому купца и спросил соседей, не проживает ли здесь молодой человек с фамилией О’Бирн, оказалось, что никто о таком не слышал. Когда они все же встретились, стало очевидно, что Шона вовсе не смутило решение сына сменить имя.

– Ты так долго жил под другим именем, что, наверное, это вошло в привычку, – с улыбкой сказал он.

Он не задержался надолго и перед уходом оставил Морису какую-то квадратную коробку.

– Я понимаю, что в Ратконане ты жить не хочешь, – сказал он, – но, думаю, ты не будешь против иметь что-то, что напоминало бы тебе о твоей семье.

С этим он ушел.

После ухода отца Морис открыл шкатулку. И, к своему удивлению и восторгу, обнаружил в ней череп-кубок старого Фергуса.

В ирландском парламенте, собиравшемся с мая 1536 года по декабрь года следующего, ни один из членов не был более усерден в желании угодить королю, чем адвокат Уильям Уолш.

Действуя по указаниям королевского совета в Лондоне, парламент Ирландии принимал меры к тому, чтобы централизовать управление на острове, повысить налоги и, конечно, признать короля Генриха, а не папу римского, главой Ирландской церкви, чтобы его развод и новый брак получили законную силу. И нравились Уильяму Уолшу и другим членам парламента все эти меры или нет, им приходилось к ним прибегать.

Падение Фицджеральдов было ужасающим. Шелковый Томас, поначалу вежливо принятый при английском дворе, как ему и было обещано, внезапно был отправлен в Тауэр. Затем пятерых его дядей, включая и тех двух, которые действительно перешли на сторону англичан, увезли в Лондон и также бросили в Тауэр.

– Мы должны обвинить их всех в государственной измене, – мрачно сказал Уолш жене, вернувшись однажды из парламента.

И в середине той же зимы все шестеро Фицджеральдов были доставлены к виселицам в Тайберне и подвергнуты жестокой публичной казни. Это было подло, нарушало все данные королем обещания и было узаконено парламентом – в общем, вполне в духе Генриха.

Тем временем семьдесят пять главных сторонников Шелкового Томаса в Ирландии были приговорены к казни. От такой неслыханной жестокости содрогнулось все общество. А мелким сквайрам вроде самого Уильяма Уолша, что поддерживали Фицджеральдов, было заявлено, что они, согласно воле короля, могут получить прощение, заплатив штраф.

– Слава Богу, – заметил Уолш, – у меня были свидетели того, что я дал эту проклятую клятву под принуждением. Но каков будет штраф, я до сих пор не знаю, и половина парламента в таком же положении.

Генрих заставил их ждать до тех пор, пока они не утвердили все его новые законы.

– Он нас поимел, – признал Уолш. – И именно так, как хотел.

Была и оппозиция: из тех джентльменов, которым ничто не грозило. Когда Генрих потребовал ввода нового жесткого налога, эти преданные люди сумели убедить его быть более снисходительным.

– Видит Бог, – говорил Уолш дома, – такие налоги могут платить только церковники!

Впрочем, это была лишь одна из очень немногих уступок, на которые согласился Генрих, а чтобы никто не сомневался в его решимости стать полновластным хозяином Ирландии, его офицеры продолжали совершать налеты на земли вокруг Пейла, чтобы подчинить их, и неустанно охотились на оставшихся членов клана Килдэра, которые могли причинить королю хоть какие-то неприятности.

Но даже при всем этом Маргарет весьма удивляло то, что возражения против заявленного Генрихом главенства над Церковью и его нападок на папу римского как-то внезапно стихли.