Сергей Петров - Тест на блондинку (сборник)

Три слова сказать было можно, если б на месте Веры Юрьевны сидел кто-нибудь другой! Я раскрыл рот и случайно бросил взгляд на её правую руку. Ломкие пальцы перестали отбивать такт на странице моей зачётки.

Я захлопнул варежку и посмотрел Максимовой прямо в глаза. Младенческой серой голубизны – два ледниковых озера под спокойствием неба в изменчивости песчаных светлых дюн с острыми гребнями, – они встретили меня такой непреклонностью, что я ударился о неё и сразу всё понял.

Секунду ещё я глядел на изысканно-нервное лицо, на долгие коралловые змейки губ, неподвижные пока. Мне приходилось раньше видеть так близко и даже ещё ближе привлекательные женские лица. Но никогда я не чувствовал так ясно враждебности за их красотой. Передо мной сидел даже не противник – враг: женщина лет двадцати восьми, с русой облачной пышностью над одухотворённой белизной лица и монашеской чернотой костюма, благородная и тонкая, как скрипичный гриф. Я мог бы одним ударом раскрытой ладони так влепить это длинное и невесомое в своей стройности тело в стену, что понадобилась бы вся бригада «Скорой помощи», чтобы отскрести и сложить его на носилки. Я мог бы выругаться в её адрес отчаянно и цинично, отводя душу, что, собственно, и сделал – про себя, конечно. Я мог бы… ничего я не мог. За этим столом с полированной тёмной поверхностью и фрагментами инкрустации из тонюсеньких пластинок-билетов цвета слоновой кости, с дешёвой пластмассово-абрикосовой вазой и охапкой горьких сиреневых хризантем в ней шло ристалище не в хамской силе. Здесь сражались интеллекты. К сожалению, враг оказался во много раз сильнее и гораздо беспощаднее, чем мы надеялись. Мы оказались разбиты наголову.

Я решительно протянул руку к своей зачётке и вытащил её из-под пальцев Веры Юрьевны, на секунду пугливо сжавшихся в маленький кулак. Поднялся.

– Я в другой раз приду, Вера Юрьевна.

В глазах её пролетела тень, будто ветром стылого февральского полдня несло над землёй газовую ткань с бельевой верёвки. Максимова улыбнулась, и зрачки её вновь окаменели.

– А что так? – с притворным сожалением спросила она. – Ведь вы неплохо начали. Есть определённые надежды. Дальше не попробуете?

– Нет. Не попробую.

Я не сдержался, не сдержался. Не надо было так ясно дать ей почувствовать свою антипатию. В глазах Веры Юрьевны снова мелькнула тень. Она не стала отбирать у меня пустую зачётку.

Я присоединился к своим обрыдавшимся собратьям.

Когда экзамен закончился и староста молча убрала цветы со стола, Максимова вышла в коридор, с искренней теплотой и доброжелательством улыбнулась всем.

– Жду вас ещё раз. До свидания.

И пошла к выходу, твердо цокая высокими каблуками. Несгибаемая. Таинственная.

Мы онемели. И только полный Борька Львов сложил наконец влажный от пота носовой платок и, пряча его в костюмный карман, покачал седеющей уже еврейской своей головой, вымолвил одышливо:

– Большей стервы я ещё не видел. Да, не видел.

Я с ним согласился. С ним согласились даже наши девчонки…

Солнце скатилось за беспорядочность деревьев, скучную железную разноцветность и шиферность крыш с обязательными чердачными окнами. Остаточно белело на западе небо. Теннисистки уже начали свою легковесную игру, и от порывистых движений разлетались их юбочки, доносились упругие звуки ударов. Вино приятно холодило горло и растекалось внутри нарастающей теплотой.

– Через десять дней после экзамена я сидел на своём рабочем месте в издательстве. На душе было скверно и пусто, как на дворе у погорельцев. Ты знаешь, в конце каждой сессии даётся дня три на пересдачу предметов. Были эти дни и для меня, но я не пошёл к Максимовой. Зачем? Ещё раз дать ей увидеть мой страх… Напоить её моим страхом и смущением – и вновь быть отброшенным, как опорожнённый кубок. «Жду вас ещё…» Благодарю покорно! Подобное легко переносится в двадцать, когда у тебя масса нерастраченных сил и веры в себя. В тридцать три на подобные вещи начинаешь смотреть как на личное оскорбление. Хотя, конечно, повод дал сам: предмета не выучил.

Одним словом, смалодушничало нас четверо. Все остальные пошли по второму кругу. Результат: ещё два «уда», семнадцать «неудов». Да и много ли можно прочитать за один-два дня, если не успел за пять месяцев? Кое-кто из этих семнадцати очертя голову кинулся в третью попытку, глупо рассчитывая взять Веру Юрьевну измором. Большинство же сдалось и смирилось с «хвостом». В деканате всех нас с традиционной мягкой твёрдостью предупредили: кто не ликвидирует академическую задолженность до весенней сессии, допущен к сессии не будет и встанет вопрос о его отчислении из университета.