Сергей Петров - Тест на блондинку (сборник)

Скромные знания наши проверяла новый преподаватель Вера Юрьевна Максимова. Раньше её не было, мы ничего не знали о ней. Высокая и стройная, изящная в чёрном брючном костюме, с ухоженными русыми волосами, собранными в пышные легкие клубы вокруг головы, с резковатыми, но приятными чертами лица красавицы-прибалтийки, она пришла к нам только с общей тетрадью, приколотой к ней авторучкой – лаковой палочкой эбенового дерева – и конвертом с билетами. Зябко повела плечами под тканью пиджака, села за стол. С ловкостью гадалки худощаво-бледными руками в обвисающих белых раструбах манжет разложила перед собой пасьянс из бланков с вопросами. Попросила всех выйти и остаться только пятерым…

Бабочка на подоконнике ожила, затрепетала, разгоняя крылышками пыль. Пылинки пугливо шарахались в сторону от беспокойной соседки и выжидательно повисали в закатном солнечном луче. Капустница зигзагами перемещалась вдоль стекла, терлась о него головкой. Мельтешили чёрные пятнышки на крыльях, сверкнувшей струйкой пролилась с них пыльца. Посеребрившая пальцы, как в детстве, быть может, запахнет она приятно и тонко, лимоном. Бабочка неловко, боком опустилась опять на старое взлётное поле, рядом с коробком. Зашевелила сосредоточенно усиками. Где-то внизу, за раскрытой форточкой, по бульвару невидимо пронеслась машина, просигналила фиоритурно. На корте появились две фигурки в белых майках и расклешённых юбочках, заходили, застучали беззвучно ракетками о ладони.

Через два часа пятьдесят минут от славы нашей группы, как достаточно сильной и подготовленной, ничего не осталось. Тела после резни были раскиданы по всему коридору. Краснолицые, недобро возбуждённые, тела глухо негодовали… Из двадцати шести человек с первого захода экзамен сдали только трое самых прилежных девушек, сдали на «хорошо». Двадцать три студента получили «неуд».

Это был сильный и, главное, неожиданный удар. Ошеломление охватило всех. Пусть нет «отлично», пусть мало «хорошо», но не поставить ни одной такой желанной и необходимой многим «тройки» – это было непонятно! Тем более что большинство провалившихся, пожалуй, на «три» материал знало.

Возмущала и озадачивала манера опроса. Проходил он в жёстко заданном Верой Юрьевной темпе. Каждому уделялось в среднем минут шесть. Студент рассказывал неуверенно, «плавал», и тогда Максимова задавала наводящие вопросы или переходила к другой теме, словом, вроде бы «тащила» его. Человек приободрялся, разгибал спину, начинал мычать членораздельнее и сознательнее – и в конце этих минут, часто прерванный на полуслове, получал пустую зачётку и стандартную фразу в сопровождение: «Вы знаете предмет недостаточно. Придётся нам встретиться ещё. Всего доброго». Если же бедолага начинал говорить толково, Вера Юрьевна быстро переходила к другому вопросу, рыскала по всему курсу и, конечно же, без особого труда находила слабое место, пробел в знаниях. Место это она разрабатывала азартно, страстно даже, как старатель – золотоносную жилу. Результат был тот же. Фраза не редактировалась. Регламент не менялся.

Единственный, с кем он нарушился, был я. Сдавал я в последней «пятёрке» и уже наслушался стенаний и воплей в коридоре. Всё это совершалось так необычно и неприятно, страшно, противно, что я заходил в аудиторию тупо, как бык на бойню. Единственная мысль в голове: «Поскорей бы…» К тому же знал я предмет при самом благожелательном к себе отношении максимум на «4». Конечно, готовился я к зарубежке прилежней всего, но опять не успел прочитать добрых три десятка «единиц хранения». Так, пробежал только самые, на мой взгляд, важные из них, смешивая всё в кашу в голове, почти ничего не понимая и не запоминая.

Срезался я на «Пармской обители». Стендаль был первым вопросом. «Красное и чёрное» читал, достаточно хорошо помнил, поэтому рассказывать начал сносно. Максимова прервала меня: «Достаточно. Перечислите мне, пожалуйста, главных героев «Пармской обители».

Не читал я тогда этого романа. Только фильм смотрел, старый, французский. Помню, как герой Жерара Филипа, схватившись руками за толстые прутья решётки, смотрел из окна тюремной башни, помню, как любовь и болезненная нежность осветили его лицо, затмили на минуту выражение тоскливого отчаяния – он узнал внизу, в саду, свою возлюбленную: «Клелия!» Это было единственное твёрдо знакомое мне имя из романа, да ещё героя Филипа звали, кажется, Фабрицио дель Донго.

В комнате – почти тишина, только слева за спиной кто-то из готовящихся украдкой кашлянул и прошелестел бумагой. Я механически и глуповато раскрыл рот. Сработал условный студенческий рефлекс на неизвестный вопрос: готовился «лить воду». По фильму-то я помнил недалекого старика-генерала, отца Клелии, несчастную герцогиню, безответно влюблённую в рыцарственного Жерара Филипа, принца, главного мерзавца в маленьком Пармском государстве, которому отдалась герцогиня за освобождение Фабрицио. Вполне вероятно, что сценарий не во всём следовал сюжетной канве романа, однако три слова сказать было можно.