Сергей Петров - Тест на блондинку (сборник)

Отойди.

Не подходи.

Не приближайся. Я ведь прыгну… Честное слово – прыгну.

Приёмчики твои не помогут.

Не подходи, кому сказала… Пожалуйста, не подходи… Ну зачем тебе… Твой грех будет, если что… Вот, у меня нога соскользнула…

Ой… Что это… Зараза… Уцепиться… Падаю… Я не хочу…

Держи, держи меня!!!

Мамааааа

…

Знаешь, чем сказка кончилась?

А вот чем. Моя мама мне так рассказывала.

Через год крестьянских кур всех передушили. Уж ломали-ломали селяне голову, откуда такая напасть. Пока не приметили: в кустах красный огонёк вильнул. Глядь – а это Рыжая Шкурка. Цела и невредима. Шкурка её лучше прежнего: и богата, и пушиста, и рыжа. Ничего не берёт плутовку. На то она и рыжая.

А ты как думала, подруга? Жить надо весело.

– Даже не пойму, почему мне так хочется рассказать тебе это. Неопределённая история. Почти без излишеств. Закончилась вот четыре дня назад… И уже четыре дня я не могу найти себе покоя…

Истекали свежим соком и пахучим подсолнечным маслом помидоры и огурцы в эмалированной усыпальнице-миске, пересыпанные шинкованным фиолетовым луком, посоленные и наперчённые. Ещё на кухонном столе был тёплый серый хлеб в пластмассовой плетёнке, два пустых мытых бокала, ложки и слегка запотевшая – только что из холодильника – бутылка хереса.

– Только ты прости: буду вспоминать кропотливо. И разноцветно. Как на душу легло…

За двойными стеклами окна, за ниспадающим потоком дикого винограда слева, за каштанами, вязами и редкими липами бульвара, за теннисными кортами и домами на той стороне садилось солнце, и ощутимо слабел доводящий до тихого помешательства зной середины июля. Между спичечным коробком с шоколадным исчерканным боком и крашеным бруском рамы притаилась на подоконнике бабочка-белянка.

– К концу третьего курса университета нервы мои сдали окончательно. Если первые два я закончил всего лишь с двумя «четвёрками», а все остальные оценки – «отлично», то на третьем у меня уже не было «пятёрок», и в весеннюю сессию появились две «удовлетворительно». Я перестал успевать нормально готовиться к сессиям. Привезённые из Анавары деньги сгорели в сберкассе в один день ещё в середине второго курса. Я давно уже не вахтерствовал беспечно, всё свободное от работы, еды и сна время посвящая добросовестному сидению над книгами, контрольными и курсовыми. Пришлось искать настоящую работу с нормальной зарплатой, поскольку денег стало не хватать даже на еду. Хорошо ещё за квартиру не нужно было платить: я жил у бездетной тетки-вдовы, довольно сварливой, но любящей меня.

Поначалу работал автослесарем в ПМК, а после через знакомого удалось устроиться завхозом в коммерческое издательство «Ифигения». Помогло то, что был я ещё не полным идиотом в электротехнике и хорошим радистом. Последняя специальность, конечно, не потребовалась. Впрочем, без Лёниной – так звали знакомого – протекции ни за что меня не взял бы к себе Александр Николаевич Бешуев, генеральный директор издательства, среднего роста, крепко сбитый и лысеющий теменем мужчина лет тридцати семи, с бородой «а ля геолог», бывший завотделом горкома КПСС, а ныне благодетель и подлец. Теперь приходилось работать не сутки через трое, а пять дней в неделю с 9 до 18. Свободное время резко уменьшилось, а списки произведений по зарубежной и русской литературе, самым объёмным и потому самым для меня тяжёлым предметам, выросли значительно. Достаточно сказать, что к весенней сессии третьего курса нужно было прочитать больше ста произведений; к сессии седьмого семестра их количество достигло 122. Я умел читать вдумчиво, однако так и не научился сканировать книги глазами.

К чисто учебным трудностям добавились проблемы иного плана. До сих пор я не решил твёрдо, кем буду после окончания университета, куда дену свои диплом и голову. Не было перед глазами чёткой цели, конкретной точки приложения сил в будущем. Учиться и жить становилось всё тяжелее. В контексте общей гибельной бессмыслицы наступивших времён моё личное грядущее казалось и вовсе туманным и неопределённым.

Неудивительно, что уже с начала третьего курса ни на один экзамен и даже зачёт я не шёл без удобненького для руки, благословенного пузырька tinctura valeriana. В мятом полиэтиленовом пакете рядом с шариковой ручкой с колпачком-пасынком, драгоценной зачёткой, стенографически исчерканными конспектами и листами чистой тетрадной бумаги всегда лежал одноразовый пластиковый стаканчик. Я набирал в него воды до половины, щедро закрашивал валерианкой и выпивал в три глотка где-нибудь в уголке, как курсистка, стараясь не обратить на себя внимания. Только после этого начинал утихать унизительный тремор рук, я мог заходить в аудиторию и тащить окаянный билет.