В. Строгальщиков - Слой

Он приехал потом в рабочую столовую на окраине. Его поместили во главе сдвинутых столов, где уже сидели в ожидании молчаливые старики и старухи, принаряженные по случаю предстоящего праздника. Когда Кротов занял свое место, активистка пронзила зал счастливыми глазами, и другие активистки понесли с улыбками подносы с дымящимся супом. Перед Кротовым тоже поставили тарелку, и активистка сказала:

— Не побрезгуйте нашим, пожалуйста!

Старики ели осторожно, как-то театрально медленно, ложки дрожали на долгом пути от тарелки до рта. Кротов съел немного и отпросился покурить, сгорая от стыда и жалости. Через пять минут прибежала активистка, стала урезонивать: надо бы вернуться, уважить присутствием. Он пришел и сел на свое место. Стол после первого уже очистили, и стариковские молчащие головы были повернуты к дверям кухни, откуда должны были вынести второе и компот.

Потом они пели. На баяне играла активистка, и играла очень хорошо. За окнами столовой взрыкивал мотором автобус, привезший стариков — холод стоял немартовский, водитель боялся глушить двигатель, но и жечь горючее без меры не желал, ошивался у дверей, делал недовольное лицо: ну, распелись!..

Кротов понимал, что на всех несчастных тюменских стариков не хватит ни его собственных, ни банковских денег, и для облегчения души принялся думать о том, почему эти старики оказались брошенными. Если бездетные, то почему, о чем раньше думали, когда были молодыми? А если дети есть — то где они, почему бросили своих родителей? Так их воспитали? Значит, опять старики виноваты сами, и прощальное это одиночество — Божья кара за неправильную жизнь?

В свой банк он вернулся в отвратном настроении и запретил охранникам и секретарше пускать к нему просителей впредь до нового распоряжения, которого, естественно, не последовало. Его пытались ловить у парадных банковских дверей; тогда он стал входить и выходить задворками, через гараж, и спустя два месяца осада спала. В городе поняли, что Кротов «скурвился», «больше не даёт».

Все это вспомнилось Кротову сейчас, на Сашкиных поминках, потому что там, на стариковском обеде в столовой, тоже подавали куриный суп-лапшу из соображений «диетизма». И еще он увидел здесь, на поминках, откровенно голодных и бедных людей, пришедших сюда поесть и немного выпить задаром. Он заметил, как бывшая редакторша областного радио, явившаяся с мужем, заворачивала в салфетки и прятала в сумку куски рыбного пирога и бутерброды с колбасой.

Общий поминочный стол уже не был заполнен и на четверть. В голове длинного стола тихо чернели одеждами родственники, на дальнем конце гремела бутылками братия, дымила сигаретами. Местные работницы убирали со стола лишнее. Лузгин и Северцев с Комиссаровым сидели в середине — двое против одного. Кротов подсел к Комиссарову, поискал глазами нетронутый стакан с компотом.

— Возьми мой, — сказал Славка Комиссаров.

У дальнего края стола он увидел Епифанова в костюме и при галстуке, нелепого в своей строгости среди разномастной богемной шпаны, уже превратившей поминки в заурядную пьянку с выяснением отношений и слюнявыми брудершафтами. Кротов поманил Епифанова, кивнув на место рядом с собой, и тот с готовностью поднялся, взял с буфетной стойки чистый стакан.

Когда Епифанов сел рядом, Кротов плеснул всем в стаканы водки, немного налил и себе.

— Выпьем за дружбу, — сказал он. — Все остальное — херня поганая.

— Кротяра, — всхлипнул Лузгин. — Я тебя люблю, Кротяра, хоть ты и собака изрядная.

— Надо чаще встречаться, мужики! — сказал Валерка Северцев.

— Ты, дед, молчи, — оборвал его Лузгин. — Тебя вообще из дома хрен вытащишь.

— За дружбу, — сказал Комиссаров. — За это, вроде, и чокнуться не грех.

— На поминках не чокаются, — поправил его Северцев, на что Лузгин сказал с пьяной категоричностью:

— За живых можно. Однозначно!

Они чокнулись и выпили стоя вместе с Епифановым. Позади Володьки и Валерки появилась Светлана, обняла их за плечи, сблизив головы.

— Как все закончится, поедем ко мне.

— Света, зачем? — сказал Кротов. — Вам надо отдохнуть. По-моему, все хорошо и так.

— Все очень хорошо, мальчики, вы все прекрасно сделали, я вам так благодарна. Если б у Сашки не было таких друзей…

Она заплакала, и привалившийся к ней щекой Лузгин заплакал тоже, и Северцев тыкал им в глаза своим платком.

Подобрав мизинцем с подглазья потекшие капельки туши, Светлана сказала:

— Нет, мальчики, вы все поедете ко мне. Ваши девочки уже там, все готовят.