В. Строгальщиков - Стыд

— Здравствуйте, Храмов, — сказал он приятельски. — Познакомьте-ка меня с товарищами. Не надо вставать, сидите…

Он всегда полагал, что фамилия есть штука неслучайная; она так же, как имя, предопределяет человека и судьбу. Вот он сам — шелуха от разлузганных семечек… Но слушал Храмова и вглядывался в лица, пытаясь угадать городских и деревенских, добровольцев и забритых по призыву, шпану и маминых сынков, но так и не смог ничего уловить и спросил наобум, есть ли среди них контрактники. Ему ответили молчанием, и только Храмов подал голос: нет, контрактников среди них нет. Тогда Лузгин спросил еще: «Ну как служится, земляки?». Ему ответили: «Нормально». — «Далеко до дембеля еще?» Немного посмеялись. «Домой не хочется?» Улыбки, пожимание плеч, шарканье ног под столом. «Как относится к вам местное население?» — «Нормально относится». — «На танцы в деревню ходите?» — «Да нет в деревне танцев!» — «А почему?» — «Да клуба нет». — «А просто так, без клуба, на лужайке? Или местные парни ревнуют?» Снова смех, движение, шепот на конце стола. «Куда пойдете после дембеля — работать, учиться?» — «Да работать, наверное, или учиться». — «Кто-нибудь из вас уже участвовал в боевых действиях? Поднимите руку…»

Никто руки не поднял, и это поразило Лузгина. Как же так, ведь рота воевала, по словам Воропаева, и совсем недавно, летом, так где же ветераны? Неужто повыбило всех? Нет, так думать не хотелось, и Лузгин предположил, что просто дембель подоспел и роту пополнили новобранцами.

— А сегодня? — нашелся Лузгин. — Сегодня кто стрелял по грузовикам?

— Наводчик Шевкунов. — Красивый смуглый парень поставил руку столбиком, как в школе.

— Ну вот, а вы говорите: никто, — ободряюще хмыкнул Лузгин. — Как считаете, попали или нет?

Шевкунов пожал плечами, вокруг захихикали, и обиженный наводчик стал оправдываться, что вот-де в учебке он стрелял из БМП, там пушка малокалиберная, а здесь пулемет; «бэтэр» совсем старый, а вот из пушки он бы те грузовики прикокал только так. Ага, машинально отметил Лузгин, это называется не «броник», а «бэтэр», речевая аббревиатура БТР без лишнего звука «э», надо запомнить; и спросил, кто стрелял на шоссе по бандитскому джипу. «Не мы, — ответили ему со всех сторон, — мы шли в хвосте, даже не знаем, кто стрелял».

— Не скучно здесь, на блокпосту?

— Конечно, скучно, — сказал Храмов, а Шевкунов сказал, что нет, нормально, вот только, если дождь, в футбол играть нельзя.

— С кем, с местными? — спросил Лузгин, почуяв интересный поворот в беседе.

— Да нет, сами с собой, — с улыбкой сказал Шевкунов. — Прямо на дороге и играем трое на трое.

— А остальные?

— Так в карауле остальные, — удивился Шевкунов лузгинской непонятливости.

— Еду сами готовите?

— Вон, — сказал Храмов, — у нас снайпер Потехин за повара.

— Ага, — повернулся к снайперу Лузгин. — И какое ваше фирменное блюдо?

— Ералаш! — за Потехина ответил Шевкунов; все засмеялись, снайпер тоже. — То есть все в одну кастрюлю, что осталось, и варить до тех пор, пока ложка не будет стоять.

— Обязательно рецептик запишу, — серьезным голосом подытожил Лузгин. Позади раздался топот.

— Извини, Василич, — сказал водитель Саша и положил на стол черную коробку диктофона. В сумке рылся без спроса, отметил Лузгин с неприязнью, да черт с ним, на зоне манерам не выучишься. Он кивнул посыльному и нажал педальку записи.

— Для истории, — пояснил он солдатам. И как обрезало беседу: далее никто уже не смеялся, не сыпал репликами через стол, отвечали односложно, с настороженными лицами, а Шевкунов и вовсе замолчал и отковыривал занозу на столешнице. Зря я включил эту штуку, с досадой подумал Лузгин. И вообще все это зря: и разговор, и глупая поездка, и глупый заголовок, вертевшийся вторые сутки в лузгинской глупой голове: «Командировка на войну». И самое печальное, самое стыдное заключалось в том, что он никак не мог сообразить, придумать настоящие вопросы, чтобы проникнуть в души сидящих перед ним таких простых, таких понятных, как ему показалось вначале, стриженых молоденьких парней. Подобное случалось с ним и раньше, особенно когда человек или тема были безразличны Лузгину, но и тогда, как правило, его выручали контактность и навыки, профессиональная имитация живого интереса и некая мудрость во взоре: мол, понимаю, продолжайте… А здесь не сработало, и Лузгин обрадовался даже, когда по лестнице опять затопали ботинки.

— Закончили? — спросил Елагин. Лузгин кивнул ему в ответ, и сержант Коновалов скомандовал отделению «встать» и «на выход». Вокруг Лузгина толкались в тесноте, он решил сидеть, пока не выйдут все, и перематывал назад кассету в диктофоне.