В. Строгальщиков - Стыд

— Короче, буф-ферная зона! — смачно произнес водитель. — Во, блин, жизнь, опять на зоне оказался!

Лузгин и раньше по ужимкам водителя, по нервозной Сашиной веселости догадывался кое о чем, но было неприятно услышать это в голос, без стеснения, чуть ли не с гордостью, и он спросил:

— За что сидели, Саша?

— Да за войну, начальник, за войну!

— А ну-ка тормози, — сказал Елагин. Он смотрел налево, мимо шофера, Саша тоже повернул голову и присвистнул.

— Заболтался, командир, извини.

— Оставайтесь в машине, — сказал старлей и выбрался наружу.

— Смотри, Василич, — пальцем ткнул в стекло водитель Саша. — Вон, на краю лесочка, видишь?

Лузгин посмотрел и не увидел ничего, а потому ругнулся про себя, толкнул правую дверцу и спрыгнул на мокрый асфальт. Старлей Елагин стоял перед капотом и держал ладонь над козырьком.

— Я же сказал!.. — Он глянул недовольно на Лузгина и крикнул, снова всматриваясь в мокрый горизонт: — Коновалов, дай предупредительную!

— Есть, предупредительную! — звонко ответили за лузгинской спиной, и тут же знакомый грохот ударил Лузгина в затылок. Он пригнулся и поневоле сделал несколько шагов вперед, лег грудью и ладонями на теплый капот и сразу увидел, по кому они стреляли.

В километре от дороги (так Лузгин определил навскидку расстояние) по краю леса двигались четыре грузовых машины с тентами, и первая, что ползла с отрывом от других, уже скрывалась за деревьями, и туда, через поле, летела огненная трасса и таяла в сером воздухе на подлете к цели.

Грохот смолк, Елагин вскинул ладонь к козырьку и тут же заорал:

— Коновалов! Огонь на поражение!

Пулемет «броника» лупил через поле, пока последний грузовик не скрылся в лесу. Разве это война, — подумал Лузгин. То в тебя пальнут от горизонта, то ты стреляешь хрен знает куда. Настоящая война — это когда видишь лицо врага, смотришь ему в глаза… Или рванули бы сейчас в погоню, наперерез, достали бы в лесу, завалили первую машину — «по науке», как сказал бы Воропаев… Капли дождя противно сыпались Лузгину за воротник, и он испытывал глухое недовольство — еще и потому, что все так быстро и бездарно кончилось.

— Доложить? — крикнул голос из «броника».

— Давай, — как бы нехотя согласился старлей. — Хорош, поехали.

— «Духи»? — спросил Лузгин в машине.

— А кто же еще? — ответил Саша. — Торопятся, козлы, у них сезон заканчивается…

— А что, зимой они не ездят?

— Зимой — не ездят, — передразнил его водитель. — Зимой не спрячешься, в лесу дороги снегом позавалит, только по шоссе… Да и народ-то южный, морозов наших боятся.

— В Северном Казахстане морозы покруче бывают, — не согласился старлей.

— Ну, так то северный, — примирительно заметил Саша.

— Что, командир, «духи» к Воропаеву поехали? — Дальше водитель уже объяснял Лузгину: — Сейчас рванут лесом через Копотилово, на сладковскую дорогу и после на Маслянку, к железке. Точно на Колю-младшого наткнутся!

— Ну, конечно, — процедил Елагин. — На весь соседний район, на Сладковский, — три блокпоста, и сто дорог в округе.

Лузгин догадался, что объяснения предназначены ему.

— Хотя, если бензина мало, вполне могут внаглую, по шоссе…

— Там есть деревня, Выстрел называется, — сказал Саша.

— Хорошее название, Василич? Обычно возле Выстрела «духи» поезда и стопорят.

— А почему бы там блокпост не поставить? — спросил Лузгин.

— А толку-то! Они тогда в другом месте полезут. В Новоандреевке, например. А так хоть точно знаем где. И «варяги» тоже знают, перед Выстрелом противоминную платформу прогоняют и вообще палят из поездов по всем кустам налево и направо. Но круче всех были китайцы. Точно, командир? Китайцы были круче всех! — Водитель Саша рассказывал с восторгом, что участок железной дороги от станции Называевская до Омска, до границы буферной зоны, еще совсем недавно «держал» китайский контингент, быстро вырубивший лес на двести метров по обе стороны от магистрали и размотавший три ряда колючей проволоки. Никаких инцидентов на «китайском» участке, как правило, не случалось. Потом дипломаты, похоже, вспомнили соглашение о зонах коллективной ответственности, и азиатов заменили европейцы с американцами. Но просека осталась, как и память о китайских пулеметчиках на вышках. Так что и нынче, проскочив Называевскую, охрана поездов могла расслабиться и выпить, что и делала с огромным удовольствием.

Про дипломатов и соглашение Лузгин уже домыслил сам, по ходу Сашиного рассказа. И еще он подумал, что писать ему по возвращении будет совершенно не о чем: ни тебе братства воинского, ни геройства, ни железной армейской дисциплины. Ведь не напишешь же (а если и напишешь — никто не напечатает), как пацаны в застиранной, а потому казавшейся грязно-бесцветной хэбухе постреляли-постреляли в горизонт и убили там кого-то или промахнулись. И кто сказал, что это были непременно «духи», а не колхозники с картошкой, хотя последнее едва ли: колхозники не шарят по лесам, да и остались ли вообще колхозники на свете — Лузгин не знал.