В. Строгальщиков - Долг

Командир полка обход закончил и уже замер по центру строя.

– Для солдатского прощания-а! – раскатывается Батькин бас. – Три минуты-ы! Разойдись!

После команды возникает толкотня, каждый рвется к своей роте. Мне навстречу бросается Полишко, я обнимаю его и стучу ладонью по спине. Николенко поверх обнимает нас обоих. Мама жмет мне руку и морщится. Ары не видно, зато в двух шагах я замечаю взводного Лунина. Черт побери, какой он все-таки пацан. Прощаюсь со взводным, жму руку старшине Пузану, ищу глазами ротного. Кореец стоит в стороне, смотрит под ноги.

– Товарищ старший лейтенант!

Ротный мне улыбается. С ума сойти – впервые вижу на его лице улыбку. Надо сказать, улыбка ему не идет, образ жесткого вояки рассыпается, виден просто низенький худой кореец с кривоватыми ногами, неладный муж своей большой жены и папа пяти маленьких корейцев. Он ниже меня на целую голову, и обниматься с ним неловко. Я буду по нему скучать. Мы ничего не говорим друг другу, но мне хочется, чтобы сейчас он думал так же.

– Счастливо, – произносит ротный.

– Строиться, полк!

Вот и всё. Нет, не всё. Мы еще пройдем парадным маршем под «Прощание славянки» мимо полкового знамени, стуча подошвами в булыжник, как не стучали никогда – пусть все увидят, что такое дембеля в натуре. После мимо нас пройдет весь полк, и в первом батальоне на правом ближнем фланге я увижу Валерку Спивака, которого совсем забыл в суматохе прощания, не сбегал к нему и не обнял, а теперь уже поздно. Щеки Валерки вздрагивают от отдачи парадного шага, он косится на меня и улыбается, глаза его влажно блестят, или мне это кажется на расстоянии. У меня у самого глаза на мокром месте. Какой же я гад, еще друг называется...

Стихает шаг полка. Резко, на полуноте, смолкает музыка оркестра. Дежурный лейтенант командует нам:

– По машинам!

Лезем через задний борт, рассаживаемся по скамейкам. Мое место в глубине под тентом. Я вижу кусок плаца, с которого уходят роты, потом мелькает клуб с афишей нового кино, я его уже не посмотрю. Вот будка КПП, покрашенная белым, солдатик на часах, сержант с повязкой держит створку синих железных ворот, чтобы сразу накатить ее по рельсу, как только мы проедем. До дивизии нам ехать долго, почти два часа. Все разом закуривают, расстегивают ворот на кителе. Но и это еще не конец. Машины заворачивают вправо, на ту дорогу вокруг полка, по которой прошлым летом мы ехали к границе воевать. Сидящие у борта пялятся наружу, сигналят нам ладонями: сейчас поедем вдоль казарм. Слева набегает кирпичный немецкий забор, все тянется и тянется. Наконец отмашка с борта, и все мы, надрывая глотки, орем звериное «Ура!», покуда в легких не кончается воздух. Потом немного тишины, только урчание мотора, и с территории полка через забор к нам эхом долетает протяжное «А-а-а-а!». Это нам отвечают товарищи.

В дивизии нас строят на плацу и затевают капитальный шмон. У всех из-под погон выпарывают вкладыши, срывают с мундиров неположенные знаки «ГСВГ», выдергивают проволоку из воротничков. Роются в чемоданах, листают дембельские альбомы, с мясом вырывают снимки, если в них неуставная вольность. У меня альбома нет, не сподобился, так что рвать нечего. Конфискуют второй флакон дембельского одеколона «Светлана». А говорили, можно два. Заставляют разуться. Я-то в портянках, а Валька в носках, ему приказывают привести себя в порядок. Отдаю ему свой второй комплект. Колесников, сжав зубы, пытается мотать портянки стоя, я держу его за плечи под издевательски веселым взглядом проверяющего. Какой штабной дурак отправляет на шмон офицеров? Послали бы старшин или сержантов – они солдаты, с них и спроса нет, им приказали. Но старший лейтенант, на корточках бомбящий чемодан, позорит офицерские погоны. Мы вообще офицеров не любим по своей солдатской природе, а сейчас и вовсе презираем. Меж тем старлею хоть бы что, он даже радуется ощутимо, когда у меня из портянки вываливается значок «ГСВГ». За спиной проверяющего стоит аккуратный тыловой солдат с картонной коробкой из-под немецкого печенья. Старлей, не поднимаясь с корточек, бросает туда конфискат и продолжает рыться в чемодане.

На дивизионном сборном пункте мы ночуем. Кормят нас нормально, но выпивки здесь не найти – мы никого не знаем и нас серьезно сторожат: караул с боевыми патронами, из казармы не выйдешь. Долго не могу заснуть. Место чужое, непривычное, без конца курю в холодном темном туалете, где так сильно пахнет хлоркой, что вкуса сигарет не чувствуешь. Только заснул – поднимают, кормят, грузят по машинам, везут в штаб армии, где будет прощальный парад. На хрена он нам сдался? В полку – это мы понимаем. Там жизнь наша солдатская прошла, там товарищи и командиры. Там Батя, блин, отец родной со своим пузом, едри его в качель. Но на хрена нам в штабе армии целый день терять ради парадной маршировки? Быстрее бы в вагон, на полку, чтобы колеса застучали на восток. Сюда из Тюмени мы ехали неделю, даже больше. Значит, и до дома будем столько же трястись. Умру со скуки как пить дать. А два года назад в таком же мае я так хотел, чтобы наш поезд шел помедленнее, и радовался, когда мы подолгу стояли в ночных тупиках, пропуская пассажирские составы, потому что в поезде еще была не армия.