В. Строгальщиков - Долг

Бивень замирает, открыв рот, потом хохочет, сотрясаясь пузом. Фуражка съезжает ему на затылок. Полковник без шинели, в полевой гимнастерке «пэша», ему с таким жиром не холодно.

– Значит, воюешь, сынок?

– Так точно!

Только бы Колесников не переиграл. Вообще-то офицерам, особенно старшим, нравится, как правило, такая солдатская бравая наглость, я это не раз отмечал, но важно не переиграть, иначе мало не покажется.

– Кулаками воюешь, сынок? Да?.. – Колесников молчит, но я догадываюсь, что у него рот до ушей: невидимая мне Валькина ухмылка отражается в лице командира полка. – А ну-ка, покажи кулак! Ого, видали?.. И ты, значит, этим кулачищем своего собрата по оружию?..

– Не по оружию!

– Не понял? – сдвигает брови Бивень.

– Не по оружию! – кричит весело Колесников. – По морде, товарищ полковник!

Повисает нехорошее молчание. Все-таки Колесников переиграл. Ему-то что, впендюрят трое суток, с него как вода с гуся, а роте всей не поздоровится и ротному. Вообще-то в армии нет коллективных наказаний. Роту на гауптвахте не запрешь, мест не хватит. Накажут офицеров, а уж потом они накажут роту. Отравить солдату жизнь весьма несложно, для этого не надо даже нарушать устав. Просто все пойдут в кино, а мы – на марш-бросок. Ночью все спят, а в нашей роте – подъем с проверкой вещмешков и тумбочек. И пьянки в каптерке у Ары прихлопнут. И перестанут закрывать глаза на то, что мы рвем потихонечку простыни на подшивку гимнастерок. Отберут электронагреватели, старички останутся без ночного чифиря. Да мало ли что еще будет плохого, если Бивень сейчас разозлится.

Первым начал хохотать штабной полковник. Прикрыл лицо ладонью и отвернулся, вздрагивая плечами в полевых, на старый лад пристегнутых, а не пришитых, погонах с тремя золотистыми, сделанными на заказ, большими звездами. Потом затрясся толстый Бивень. Комбат некрасиво сморщился. Ротный и Лунин замерли с каменными лицами, только у ротного окаменелость эта подчеркнуто отчужденная, тогда как у взводного – от испуга и непонимания.

– А что? – восклицает Бивень – А что? Не посрамили! Не посрамили ведь?.. Да чтобы нашего солдата!..

Тут командир полка не находит нужного слова и поворачивается за поддержкой к полковнику из штаба. Но тот уже смеяться перестал и снова деликатно смотрит под ноги. Между тем Бивень явно не знает, как продолжить. Ругать нас теперь смысла нет, но и благодарность за драку объявлять... В итоге командир полка грозно машет нам кулаком, и понимай его как хочешь: то ли приструнить желает, то ли благословляет на новые подвиги. Лично я склонялся ко второму. Бивень мне понравился сегодня. И даже к немцам я немного потеплел. Повеселились пацаны, пусть и по-глупому, а мы им сразу в морду. Между прочим, я ведь тоже стрелял в немца. Целился именно в него, когда мог бы – в небо. Но разница есть: я стрелял по приказу, а он – с удовольствием. Я долг исполнял, а он – баловался. И получил прикладом по лицу.

Тем временем полковник Бивень как раз про долг солдатский и распространяется. Смотрю и стараюсь понять, на кого он похож сейчас. И вдруг догадался: на старосветского помещика, что читает мораль детям своим крепостным. В какой-то книге я встречал такую сцену. Вот именно что не холопы, а дети, и он им – отец родной, казнит и милует в разрезе воспитания.

– Роту вашу я с учений снимаю, – под занавес речуги распоряжается наш Батя. – Немедленно отбыть в расположение полка. Привести себя в порядок. И больше никаких занятий до отбоя! Вам ясен приказ, товарищи офицеры?

– Так точно!.. очно! – Это взводный Лунин запоздал.

– Исполняйте.

– Есть!

Бивень козыряет и движется к машине вперевалку. Штабной полковник за руку прощается с нашими офицерами, выражение лица у него вполне доброжелательное. Неужели пронесло? Роту сняли с учений, но трактовать это можно по-разному. Наверх, конечно же, доложат, что наказали, но мне сдается: нас послали отдыхать. Полковник ясно приказал: никаких занятий, только чиститься, драиться, мыться. А после горячего душа – в каптерку к Аре, у него найдется... Однако рано я расслабился. Комбат Кривоносов, проводив глазами спину полкового командира, выдвигается вперед и принимает любимую позицию для капитального разноса – ноги на ширине плеч, руки в боки, лицо в красных пятнах.

– Рота, смирно!

Чего орать-то? Мы и так стоим по стойке смирно, как нас кореец-ротный поставил перед Бивнем.

– Паз-зор! Паззор на весь полк, на всю армию! – говорит майор негромко, но с таким презрительным нажимом, разве что слюна с губ не летит. – Я хочу знать, кто начал первым это безобразие.