В. Строгальщиков - Долг

– Вот под сало и выпьете.

– Сходи, Сережа, – говорит Николенко и махом вылетает с койки. Он у нас гимнаст не хуже ротного. – Не спится что-то. Хочешь, я с тобой схожу.

– Валька сходит.

– Нет проблем! – Колесников вкусно крякает и потирает руки.

Смеюсь над ним и понимаю, что уже хочу и водки, и картошки с немецким салом, и разговоров в Ариной каптерке, где пахнет военным сукном и хозяйственным мылом, и этих морд родных, обрыдлых, вокруг электроплитки.

– Пуцан давно ушел? – спрашиваю дневального.

– Минут пятнадцать.

– Блин, опасно.

– Херня, – бормочет Валька. – Мы по краешку.

За ночной картошкой я с Валькой ходить не люблю, уж очень он рисковый, все ему по херу. Однако ни разу ни в чем не попался и даже губы не попробовал. Коль есть у человека фарт, все ему сходит с рук. Фарт есть и у меня, я это знаю, но другой. Мой фарт построен на расчете и нюхе на опасность. А этот прет, как танк безбашенный, и ровным счетом ничего. Однажды Бивень обходил подвалы в воскресенье и через запертую дверь каптерки учуял запах жареного. Стучит, командует открыть. Ара затаился, а Колесников кричит: «Кто там еще, твою мать?» – «Это я, сынок, твой командир, полковник Бивень!» – «Какой еще, в задницу, Бивень? Как картошку чистить, так никого, а как жрать, так все Бивни... Пошел отсюда!» Полковнику от таких слов стало плохо, офицеры его под руки из подвала несли, потом ломали каптерочную дверь... И вот сидит наш толстый Бивень на скамейке у ротного подъезда, под гимнастеркой сердце трет ладонью, а перед ним Колесников, морда кирпичом. «Сынок, – вздыхает Бивень, – как ты мог послать отца родного?» В итоге Ару посадили на губу и чуть не выгнали с каптерщиков, а Вальке и наряда не впаяли. На вечернем построении, однако, Бивень его вызвал, поставил перед строем и долго пел насчет отца родного и дурных сынков, после чего впендюрил выговор несчастному корейцу. Специально ради этого на построение явился. Нет, не видать ему четвертой заветной звезды.

Крадемся с Валькой за кустами вдоль казармы, уходим дальше, к физгородку, чтобы к столовой подобраться с темной стороны. В замке подвальной двери есть «секретка», вкладыш такой небольшой, но все «секретки» в полку одинаковые, а ключ от собственной «секретки» у меня в кармане. С отмычкой вожусь чуть подольше. Спускаемся в подвал, там еще два замка, и все разные, но система одна. Перебирая армейские навыки, я про этот и вспомнить забыл. Приплюсуем.

Нам не везет: на завтрак в полку будет каша, поэтому картошку с вечера не чистили. Берем, какая есть, рассовываем по карманам и за пазуху. Кстати, закрывать замки отмычкой, если они не защелкиваются сами, гораздо труднее и дольше, чем их открывать.

В каптерке уже дымно и налито. Но ждали нас, не выпили пока. Закусываем салом с черным хлебом, по очереди строгаем картошку. В каптерке нет воды, очищенные клубни мы вытираем свежими портянками из Ариных запасов. Вообще каптерщика зовут Самвел, но так его никто не называет. А рядового Мамадалиева все кличут просто Мама. Он в очередь чистит картошку и снова обещает сварить плов, если мы принесем все, что надо. Ара говорит, что он и сам умеет, но где найти барана? Колесников клянется, что украдет у немцев. Полишко и Николенко выражают сомнение по поводу наличия в окрестностях хотя бы одного барана. Мама говорит, что вокруг горы – значит, должен быть баран. Вокруг и в самом деле горы. Тюрингия, курортный район, и натовская в трех километрах граница. Наш полк затыкает собою единственный между горами танкоопасный проход. Ара говорит, что любит горы. Мама их не любит, хоть и вырос в горной местности. Тогда Ара говорит, что Мама ничего не понимает. Полишко и Николенко родились в Крыму и занимались альпинизмом. Они тоже говорят, что любят горы, просто Мама в самом деле ничего не понимает. Но тут Ара говорит: какой, на фиг, в Крыму альпинизм? Вот у нас на Кавказе! Полишко и Николенко в унисон вопят: Ай-Петри! Там даже люди гибнут! Так салага с верхней койки упадет, сломает себе шею – тоже альпинист, выходит, да? Кончайте спорить, говорю, налейте лучше.

Сало зашкварилось. Вываливаем в сковородку соломкой порубленную картошку. Потом мы говорим про командира роты и батальонного майора. Я ругаю майора и защищаю ротного. Колесников ругает всех, потому что офицеры все козлы и спиногрызы. Николенко с Полишкой возражают: они пусть и срочники, но командиры как-никак, им с Валькой стыдно соглашаться. Валька это чувствует и сбавляет тон. Мама поносит бездарных салаг, не отличающих левую ногу от правой. Сам-то давно ли освоил сию премудрость? Он у нас правильный старик, салаги и молодые его откровенно боятся. Самые правильные старики, то есть самые жестокие, получаются из чурок и хохлов. Интересно, что в Германии среди солдат почти не встретишь жителей Прибалтики или Центральной России. Москвичей нет совсем. Кавказцев мало – в основном армяне. Основную массу составляют сибиряки, хохлы и чурки с примесью отдельных молдаван и белорусов. Такие вот расклады сочиняет кто-то в Министерстве обороны.