В. Строгальщиков - Долг

– Ты чё не позвонил? – обиженно ворчит Валерка. – Блин, санитары, госпиталь... Перепугался на хрен: а вдруг чё у меня и в самом деле?

Объясняю, что не звонил (а мог бы запросто, на узле связи есть сачки знакомые) по той простой причине, что полковых связистов знаю как облупленных – проболтались бы наверняка и могли бы тебя тормознуть. Да и вообще в полку светиться не хотел: забыли меня – ну и ладно. Валерка соглашается: забыли. Слух прошел, что увезли куда-то с гауптвахты. И всё. В армии солдатам лишнего не объясняют. Мне это вроде как обидно слышать. Тоже мне, говорю я Валерке, еще друг называется. Мог бы и разведать, поспрошать. Так я и поспрошал, обижается Валерка, старлей-завспортзалом так разорался, дисбатом грозил, сволочь... А Витенька? Не, Витеньку не поспрошал – в натуре забоялся, ну его на фиг, до дембеля всего полгода, так что извини... Да хрен с ним, говорю я Спиваку, все обошлось, проехали.

Включаю новенький электрочайник, достаю из заначки заварку и вафли немецкие. Спивака таким не удивишь, в ротной каптерке у него налажено не хуже, однако во взгляде Валерки я читаю уважение, он меня признал – как я на новом месте быстро развернулся. Два месяца – и все как у людей. Когда-нибудь потом я расскажу ему про эти месяцы. И как очнулся в камере губы, ударившись об пол бетонный – проспал подъем, зашли выводной с караульным и вышибли пинками откидные ножки из-под койки. Вот я и грохнулся башкой. Вскочил и ничего не вижу, темнота и какие-то искры. Меня толкали, материли и пару раз заехали по морде. Потом испугались, кто-то прибежал, веки мне пальцем заворачивал. Я и сам перепутался, даже про холод забыл... Потом вели куда-то под руки, долго везли в машине, опять вели, смотрели, трогали, чем-то капали в глаза, наложили на лицо повязку, делали уколы. Меня трясло, и бред какой-то чудился. Милка потом сказала: двусторонняя пневмония плюс потеря зрения на почве мозгового сотрясения и шока. Я думал: все, капец котенку, но контроля не терял. И когда спрашивали, как так получилось, твердил упорно: сам упал, вот сам и виноват. Потому что и слепой понимал: не буду трогать никого – так и меня не тронут. И ведь не тронули пока. Такой вот размен получился.

– Что нового в полку? – спрашиваю я Валерку.

– Да скучно все, – отвечает Спивак, прихлебывая чай. – Инспекторскую проверку в ноябре полк сдал на позорный трояк. Полковник Бивень со злости все отпуска отменил, хабара нет солдатского, офицерики свое фуфло сами толкают через Вилли – кто им сдал наш законный канал? А в волейболе разводящим поставили Полишку, сержант старается, у немцев «дружбу» снова выиграли.

Последняя новость царапает мне душу. Конечно же, я рад, что друга моего Полишку наконец-то взяли в полковую сборную и у него неплохо получается. На самом же деле обижен чертовски. Вот бы они продули немцам, и старлей с Витенькой сказали: «Эх, жаль, Кротова нет...» Задумались бы и раскаялись в содеянном. Они раскаются, как же... А вообще-то у Полишки пас небыстрый, очевидный, его легко блокировать умелому противнику, а немцы в волейбол играют хорошо.

– Э, а что делать-то будем? – внезапно просыпается Валерка.

– Увидишь, не спеши, – роняю я с достоинством. – Ладно, пошли оформляться.

– А пожрать? – рычит Спивак.

Пожрать он любит. Веду Валерку оформляться к главврачу. Подполковник почему-то другу моему не рад, смотрит насупленно, потом ворчит, что работа не движется. Как, говорю, не движется? Вон сколько сделано уже, теперь пойдет и вовсе, помощник приехал... Подполковник мне симпатичен: люди говорят, что он хороший врач, но плохой администратор, и его подсиживает молодой зам с погонами майора. Должность у главврача полковничья, и майору, как он ни старайся, через звездочку не перепрыгнуть. А вот если и ему подполковника дадут, тогда старенькому дядечке будет трудно удержаться. Майора я знаю хорошо: он через день по моей лестнице грохочет сапогами и стучит на меня начальнику. А что стучать-то? Ну подхалтуриваю я, рисую маслом в технике «сухая кисть» портреты с фотографий на заказ. Так офицерам местным и рисую – то женушек их толстоватых, то дочерей корявеньких – за десять марок каждую. Десять марок – три пачки сигарет «Р6», я их как раз выкуриваю, пока портрет рисую, так что все задаром получается. Милкин портрет, между прочим, подполковнику понравился. Он тогда самолично в каптерку явился, долго смотрел на мольберт, где готовый рисунок стоял, головой качал, хмыкал и почему-то пальцем мне грозил. Милку я немножко приукрасил – ноздри сделал потоньше и глаза чуть расширил. Так я же всех клиентов приукрашиваю, и никто не обижается. Но он что-то увидел, дяденька-главврач, и пальчиком мне пригрозил недаром.