Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

Когда после окончания школы Наташа уже было собралась ехать к деду, он неожиданно сам нагрянул в Сочи, чтобы везти её в Загряжск. Наташа считала себя вполне взросленькой, к деду уже не раз ездила самостоятельно, и её удивила такая сверхопека. «У меня есть дело к твоей тёте Нине», — объяснил свой приезд дед. Тогда и произошёл тот непонятный разговор на кухне за закрытой дверью, случайно подслушанный Наташей.

— Видела я эту зелёную коробку. Плоская такая, завитки блестящие сверху. Помню, как же. Так это было ещё при Елизавете, дочке вашей, покойнице. Может, она коробочку на хранение куда отдала, или подарила кому. Откуда мне знать?

— Поймите, Нина, это семейная реликвия. — Кажется, дед не верил в искренность родственницы. — Только в этом одном и заключается её ценность, а существенной материальной цены она не имеет. Это досталось Лизоньке от моей покойной жены, а теперь должно принадлежать Наталье.

Натальей дед никогда её не навеличивал, поэтому Наташа не сразу догадалась, что речь идёт о ней. Тогда она поняла лишь, что существовало нечто вроде семейного талисмана, который теперь утрачен.

Получалось, что Наташины представления о деде, как оторванном от жизни идеалисте, совершенно не соответствовали действительности — дед хитрил, уверяя Нину, что украшения в «плоской зелёной коробке» большой цены не имеют. А тётка к тому времени уже пристроила драгоценности за тысячу рублей, и, наверное, считала, что совершила удачную сделку. Если бы она только знала, как прогадала!

Наташа всплакнула над футляром с драгоценностями: мама нашла способ вернуть дочке её лицо. Ещё Наташа успела подумать: может быть, хотя бы кольцо получится оставить себе — «это должно принадлежать Наталье», — и тут позвонили в дверь. В глазок она увидела тётку, спросила через дверь, чего той понадобилось, и услышала:

— Дед твой письмо прислал, к себе тебя зовёт.

Приоткрыв дверь на узкую щёлку, Наташа потребовала:

— Давайте письмо.

Выяснилось, что дед много раз писал на тёткин адрес, умолял внучку приехать, хотя бы для того, чтобы успеть повидаться — «стар я уже совсем, поспеши, Наташенька». А тётя Нина только передавала приветы от него, скорбно сообщая Наташе, что дед тяжело болен, что он всё время, то по больницам, то по санаториям, из чего следовало: не стоит расстраивать его своими проблемами.

Тётка боялась встречи деда с внучкой — могла проясниться её неблаговидная роль в Наташиной истории. В замужестве племянницы, кроме того, что оно позволило, наконец, выписать её из квартиры, для тётки заключались определённые выгоды: она то и дело обращалась за помощью к Витьке: «зятёк, пойди, зятёк, принеси». К тому же «зятёк» не обижал новую родню, жаловал подарочками. После того, как Виктора посадили, и от племянницы не стало никакого прока, следовало всё же дождаться смерти Ивана Антоновича — не простой он человек, сумел бы организовать неприятности. Конечно, оно и хорошо бы дождаться, чтобы сначала старик умер, а потом уж выпихнуть Натку в Загряжск, но Нине Владимировне рассказали страшную историю про то, как уже выписанный с площади родственник с помощью хорошего адвоката отсудил свои права на метры в квартире покойных родителей. Побоится Натка дожидаться, пока освободится мужик, которого сама же на нары и пристроила, мало ли какие мысли насчёт родительской квартиры ей в голову могут прийти, скорбно размышляла родственница.

Сообразив, наконец, что будет лучше, если племянница как можно скорей уберётся из Сочи, она написала Ивану Антоновичу про то, что Витька едва не убил его внучку, и её изуродованное лицо описала весьма выразительно. В последнем письме дед сообщал Наташе, что уже начал хлопотать о хорошей эстетической хирургии: «Не волнуйся, внученька, всё решаемо. Только приезжай». Он грозился, что если Наташа не приедет, поедет за ней сам, хотя врачи строго-настрого запретили ему выходить со двора.

Уже не нужно было бояться, что дед не перенесёт её вида. Не теряя ни минуты, она, сложив в сумку футляр с драгоценностями, документы и зубную щётку, отправилась в путь. Пока давала деду телеграмму, покупала билет на самолёт, по дороге к Сонькиным родителям — не могла уехать, не простившись с ними, — она, как и раньше, замечала, что дети жмутся к матерям, завидев её лицо, что впечатлительные взрослые вздрагивают, а старухи мелко крестятся, но в тот день уже не впадала в тяжёлое, безысходное отчаяние: теперь всё будет хорошо.

Когда Наташа, наконец, вернулась домой, к деду, он уже навёл все справки, подключил солидных людей, созвонился со своими французскими коллегами, и нужная клиника была найдена в Париже. Дело оставалось за «малым»: получить разрешение на платное лечение за границей и найти для этого достаточную сумму. Со дня на день должен был приехать антиквар из Москвы, чтобы забрать из дома всё, что можно было вывезти: мебель, картины, часы, зеркала, статуэтки, посуду.