Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

— А зачем? — Она оставалась невозмутимой.

Сергей выдержал неделю. Возможно, он выдержал бы и дольше, возможно, смог бы и вовсе не приходить на улицу Гоголя, если бы не пальцы. Лёгкая боль в кончиках пальцев, оставшаяся после неожиданного для самого Сергея прикосновения к Наташиной щеке отняла у него всякую возможность восстановить покой. К тому же у него имелся повод: нужно было вернуть Ивану Антоновичу зелёную настольную лампу, некогда переделанную из газовой в электрическую. Законная наследница вернулась, и фамильным реликвиям не было больше смысла храниться в чужих руках. К тому же Сергей опасался, что жена может обнаружить лампу, спрятанную в дальнем углу гаража. На следующий же день после свадьбы она велела избавиться от вещи, напоминающей о вздорной девчонке, с которой у мужа была добрачная связь — молодая жена сразу же догадалась, от кого к Сергею перешла лампа.

Сергей набрал номер телефона, который, как выяснилось, вовсе не думал стираться из памяти. Получая разрешение на визит, который, точно, станет последним, пусть она не беспокоится, Сергей не знал, о чём будет говорить. Сначала, преодолев, сопротивление Ивана Антоновича, несильное, впрочем, он водрузил лампу на её законное место — на массивный письменный стол, обтянутый зелёным сукном.

Когда с обязательной частью программы было покончено, Сергей постучал в дверь Наташиной комнаты. После того, как они расстались, в его груди образовалась пустота, которая не заполняется ничем. Да, у него семья, да, он врать не будет, семья ему дорога, но пустоты вот тут — он рукой обозначил овал над грудиной — семья не заполняет. Наташа не видела, где именно у Сергея находится пустота — она стояла к нему спиной, и время от времени её плечи вздрагивали.

В конце концов, внимание Сергея переключилось с пустоты в его груди на эти вздрагивающие плечи, он повернул Наташу к себе и увидел мокрое от слёз лицо.

— А у меня время раздвоилось, — проговорила Наташа, всхлипывая точно так, как в юности. — Поверхностное продолжало течь, а другое, внутреннее, остановилось седьмого июля семьдесят первого года. Такой вот временной парадокс. В тот день ты позвонил из Выборга, и я догадалась, что попала в категорию залетевших брошенок. А знаешь, когда включилось внутреннее время? Несколько дней назад, когда ты появился на пороге моего дома.

Она не лицемерила, не хотела ничего утаивать, она, действительно, в тот вечер забыла, что имелся в её жизни недлинный срок, когда время всех сортов перестало существовать вообще. Уже скоро опытным порядком выяснилось: древние, утверждавшие, что в одну реку нельзя ступить дважды, знали что говорили. Не прошло и года, как воспоминания о времени без времени, которым Наташа, напрягая все силы, не давала ходу, стали подступать сильней, чем до второго явления Сергея Тимохина на улице Гоголя.

А тогда был Серёжин звонок домой: «я застрял за городом — машина сломалась, переночую у друга», ночь без сна, судорожные вздохи — как же мы без всего этого жили-то? — а под утро разбор полётов тринадцатилетней давности.

— Что ты на этом Дунаеве зациклился? Да, мне было лестно его внимание, я слегка потешила самолюбие, но, разумеется, ничего серьёзного у нас с ним быть не могло. Ни с кем не могло, я ведь же тебя любила, Серёжа.

— А я записал себя в отставной козы барабанщики. Знаешь, а я ведь тогда приехал из Выборга, не сразу, но приехал.

— Мне дед рассказал, когда я из Сочи вернулась.

— А когда ты вернулась?

— Спустя два года. Твоя Оксана тогда уже родила.

— А твой ... наш ...

— Не надо, Серёжа. Никогда об этом не спрашивай. — Наташа отвернулась и замолчала.

Начались встречи на улице Гоголя, враньё Сергея жене, мало его тяготившее. Пустота в груди заполнилась тёплой тяжестью, и это приятное обстоятельство надолго перекрыло сопутствующие ему сложности.

Наташа не слишком охотно, но включалась в их общие воспоминания, обстоятельно рассказывала о своей теперешней работе, а про то, что случилось за годы, прошедшие без Сергея, говорить не любила. О времени учёбы в ленинградском университете она ещё могла кое-что поведать, но о своей жизни в Сочи, и о последующих трёх годах, прошедших между её возвращением к деду и поступлением на экономический факультет, говорить не хотела категорически. Когда же Сергей ещё раз спросил о почти незаметном шраме на Наташином лице, он увидел в её глазах такую растерянность, что тут же перевёл разговор на другие рельсы, и больше уже к этой теме не возвращался.