Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

В классе находилась одна только Оля Назарова, лучшая Юлина подруга — её оставили доделывать стенгазету.

— Я здесь уже минут двадцать, стою вот, рисую с тобой, — быстро проговорила Юля, схватив кисточку.

— Опять, наверное, чего-то вытворила, — с укором сказала Оля. — Не видишь что ли, наша Зиночка совсем озверела? Угомонись, пока не поздно.

— Всё, угомонилась, — заверила подругу Юля.

В класс ворвалась Зинон. Задыхаясь, яростно сверкая глазами, она что-то отрывисто выкрикивала.

Слушать, какие именно слова произносит классная руководительница, не имело смысла. Юля и так уже знала про свой уродливый моральный облик, про то, что она, не имея ни гордости, ни девичьей чести, прицепилась к мальчику, которого и пальца не стоит, про то, что очень странно, как это в интеллигентной и порядочной семье вырастают такие вот «оторви-да-брось». На этот раз дело заключалось не в словах, а том новом металлическом напоре, с которым эти слова произносились.

«А ведь эта гадина и в самом деле может по полной программе перекрыть мне кислород. — Вдруг отчётливо поняла Юля. — Выпустит меня из школы с волчьим билетом, и потом поздняк метаться. И что мне теперь делать? Неужели мне, действительно, придётся расстаться с Геркой?»

Дверь неслышно приоткрылась, и в класс проскользнул Герман. Стоя за спиной Зинаиды Николаевны, он подавал Юле какие-то знаки, из которых понятно было только: «молчи!».

«Какой же он мальчишка ещё! — удивлённо подумала Юля. — А с другой стороны, зачем Герасиму включать соображалку? — ему-то ничего не грозит. Получит аттестат, поступит на свой архитектурный. Кажется, он не хочет понимать: шутки кончились, мне из-за него всю жизнь могут поломать. В опасности я одна, я одна и должна решать. Получается, нужно уступить грубой силе».

Едва Юля допустила мысль о расставании, её будто током ударило — не в том метафорическом смысле, что потрясла какая-то догадка, — её тело в буквальном смысле пронзила внезапная боль, похожая на удар током, пронзила с такой силой, что она даже покачнулась. А следом пришло непривычно ясное понимание: ей с Германом расставаться нельзя. В этом случае им обоим станет совсем плохо. Юля не успела ни удивиться, ни засомневаться в невесть откуда явившемся к ней знании. Глядя на неутомимо орущую Зинон, на Геру, продолжающего подавать ей знаки, Юля непривычно, совсем по-взрослому, поняла: только одна она может найти выход из тупика, в котором сейчас оказались все трое. Но она не видела выхода. Взлететь мне, что ли, и сверху поискать дорогу? — невесело сама с собой пошутила Юля.

«В вечернюю школу перейти? — заметалась мысль. — Ну, не поступлю на журфак, пойду в политех какой-нибудь. И тут же следом: — Позволить этой гадине погубить мою мечту?! Ни за что! Что же мне делать? Что делать-то? — мысленно кричала Юля. — Зинон от меня не отвяжется, вон как орёт, будто белены объелась».

Неожиданно на ум пришёл чей-то совет: затаиться. Юля принялась лихорадочно вспоминать, кто же ей такое присоветовал — почему-то сейчас вспомнить это казалось крайне важным — но её обычно дисциплинированная и отзывчивая память в этот раз подвела.

«А ведь хорошая идея! — обрадовалась Юля. — Сделаем вид, что расстались, а сами будем по-тихому встречаться. Чего уж там — эта четверть скоро заканчивается, потом ещё одна, последняя, совсем короткая — дотянем. Скажу Зинаиде, что из глубокого уважения к ней я решила поступить так, как она хочет. Нет смысла что-то доказывать спятившей тётке — вон рожа какая у неё бессмысленная, глаза дикие, дура дурой».

— Оля, — вполне человеческим голосом, а не мерзким визгом, обратилась классная к лучшей Юлиной подружке. — Ответь честно — я знаю, ты всегда была честной девочкой — ведь Астахова вбежала в класс за пару минут до меня?

Оля Назарова густо покраснела, опустила глаза и промолчала.

— Всё ясно. Молчание — знак согласия. Видишь, Астахова: не все ещё, как ты, совесть потеряли.

— Зинаида Николаевна, мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, — тихо сказала Юля.

Астахова уже два месяца не веселилась и не дурачилась в школе. После того, как она уговорила Геру затаиться на время, Юля стала бояться классной руководительницы. Мысль, что Зинон может узнать, что они по-прежнему встречаются, приводила её в настоящий ужас. Время работало против Юли: она не привыкала к своему подпольному положению, а с каждым днём всё сильней пропитывалась страхом. Сначала они с Герой поджидали друг друга после уроков невдалеке от школы, потом перенесли встречи за два квартала, позже специально проезжали несколько остановок на троллейбусе, и там уже пересекались, в конце концов, стали поодиночке выбираться в отдалённый район города — всё для того, чтобы Юля пугливо не озиралась по сторонам, без конца не вздрагивала и не бледнела.