В. Строгальщиков - Слой-2

– Повода не было, Коля.

– Да ну, чихня. Захотел бы – нашел повод. Ты же начальник, Витюша.

– Начальник, да не очень... Как тут наши, много осталось, встречаешь кого?

– Сам увидишь, – интригующе подмигнул Колюнчик.

Собираясь в Сургут, Виктор Александрович хотел было позвонить в родное строительное управление, договориться о встрече, но застеснялся: подумают ещё, что приехал давить былым авторитетом, а раньше-то не объявлялся и не звонил ни разу. Это была правда – не звонил поначалу из ревности, а потом уже стало все равно, отболело-забылось.

– Что значит «сам»? – удивился Слесаренко.

– В десять часов в управлении сбор ветеранов. Тебя ждут.

– В десять? Ждут? Так поехали!

– Не суетись, ещё полчаса, успеем. Кофе подлить? Или коньячку для храбрости?

– Это ты организовал, Коля?

– Ну почему я? Ты же сам просил мэрию составить программу, вот и решили, что тебе будет полезно и приятно. Чего заволновался-то?

– Да как-то неожиданно... А кто будет?

– Сказано же: не суетись, увидишь... Помнишь Таню Холманскую, не забыл ещё, а?

Слесаренко вздрогнул и почувствовал, что краснеет. Колюнчик глянул на него быстро и весело и отвел глаза на холодильник.

«Боже ты мой...».

Много-много лет назад Танечка Холманская служила в управлении секретарем комитета комсомола. Был у Виктора Александровича с ней глупый неосторожный роман, никаких чувств, всё ниже пояса. Как-то в субботу поехали на катере рыбачить с девками, ночью вернулись в город, встали на якоре посреди реки, перепились в мат и заснули, катер сорвало с якоря и потащило течением, и когда в пять утра Слесаренко выбрался из душного кубрика на палубу подышать и покурить, то увидел, что их пригнало точно к пристани, метров пять между досками и бортом, а на пристани, на пустом тарном ящике сидит жена Вера и смотрит на него. «Ты что здесь делаешь?» – заорал Слесаренко. «Рыбу жду», – ответила жена. Он распинал и разбудил всех. Капитан дергал якорь и заруливал к пристани по швартовому. Танечку спрятали в моторном отсеке. Жена взошла на борт, спустилась в кубрик. Похмелялись оставшейся водкой, делили рыбу, купленную вечером за четвертной с проходившего мимо рыбацкого плашкоута. Слесаренко потом думал: зачем прятали? Две другие девки сидели рядом, хихикали и пялились на жену, могла ведь подумать на любую, результат тот же. Хотя что обидно: в тот раз ничего ведь и не было – тесно, шумно, много спиртного и комаров снаружи. Захмелев от выпитой Сызрани водки и совсем забыв про закрытую в солярной духоте Танечку, Слесаренко блатовал компанию плыть на острова, жарить шашлык из нельмы, но жена сказала: «Витя, пойдем домой!» – и он пошел, запихав в авоську четыре метровых «хвоста». Помнил как сейчас: солнце, песок дороги, прохладный ветер в спину от реки, жена идет рядом, ведет его под руку, рыбьи тяжести в авоське чиркают носами по песку. Про Танечку наплыло только дома, когда брился в ванной и смотрел себе в морду на зеркале. А дальше все продолжилось, ненадолго и без осложнений, и кончилось как-то само собой. Потом он уехал.

Танечка и тогда была крепенькой, а теперь стала просто толстой. Виктор Александрович сразу приметил ее в первом ряду, когда приехали с Кулагиным в стройуправление и вошли в «красный уголок». Люди ему похлопали и смотрели по-доброму. Слесаренко, улыбаясь и кивая по сторонам, уселся за старый, родной стол под кумачом, окинул взглядом стены: те же панели под дерево, стенды с обязательствами, только пустые; постаревшие знакомые лица. Танечкины глаза влажноватые, лысина главбуха, две лауреатки-бригадирши все так же рядом, мужик из ПТО – фамилии не вспомнить, все кляузы писал, – каменщик Горбенко и ещё человек пятнадцать.

По дороге Кулагин сказал ему, что никого из нового начальства не будет, только старые кадры. «Встретитесь по-домашнему, поговорите по душам... Ты же этого хотел?».

– У-у, а постарели-то как все! – сказал веселым голосом Виктор Александрович, и «кадры» засмеялись, заскрипели креслами, и Танечка тоже улыбнулась.

– Чё так долго пропадали? – гаркнул с дальних рядов каменщик Горбенко. – Али не тянет в родные-то места? Далека Тюмень-то от Северов...

– Э, дорогие мои, настоящие-то Севера – они там, повыше, за Салехардом, – попытался отшутиться Слесаренко, – а вы, так сказать, на полдороге. Вот в Когалыме, говорят, арбузы растут, а он посевернее вас будет. Растут арбузы в Когалыме, Николай Петрович?

Сидящий рядом Кулагин хмыкнул. Виктор Александрович посмотрел в зал и почувствовал, что взял не ту тональность, что первыми же фразами неумно отделил этих людей от себя нынешнего, уже не местного, не сургутского, и ему будет совсем непросто говорить этим людям заготовленное к произнесению. «А может, и не надо, – с внезапным облегчением решил Слесаренко. – Повспоминаем старое и разойдемся», – а вслух сказал: