В. Строгальщиков - Слой-2

– Но я-то в чем виновата? Ольга же делала. Я что, все читать должна?

– Меня не е...т. Разговор к тому, что Ольга виновата и вы виноваты. Взять вас обеих в сауну и разобраться с вами, как я разобрался с этим Беловым и его первым замом за неплатежи. Сначала напились как следует, а потом я по пяткам веником, ручкой бил, и рассчитались. Они у меня неделю ходили на носочках, как балерины.

– Но в чем я могу быть виноватой?

– Ну, чтоб неповадно было: есть решение вас и Ольгу Васильевну сделать балеринами.

– Ну, знаете, это просто не по-мужски.

– Нет, по-мужски. В присутствии мужа хорошо выпарить, откуда ноги растут.

– Я не понимаю, за что?

– А чтобы не давали сведений. Тем более моя фамилия довольно известна и по радио, и по телевидению, поэтому я бы не хотел, чтобы меня беспокоили просто так.

– Я приношу вам свои извинения. Мы всё сделаем, мы всё снимем. Мне просто жаль, что это произошло. Я вам искренне приношу свои сожаления.

– Ты их мне в баню принесешь.

– Ой, ну давайте всё же покорректней разговаривать.

– Мы тебя веником покорректируем.

– Я не понимаю: за что?

– Эти три телефона уберите и больше нигде никогда не печатайте!

– Так ведь весь тираж разошелся! Деньги все проплачены.

– Меня это не е...т. Заберите тираж и напечатайте новый.

– Да как же можно?..

– А вот в бане узнаешь, как можно. Ладно, всё понял с тобой...».

Снова пошли шипение и треск. Юрий Дмитриевич выключил магнитолу и спросил, глядя вперед на дорогу:

– Ну как вам?

– Маразм, – сказал Слесаренко. – Какая грязь, я даже подумать не мог... Впрочем, нет: теперь всё складывается, как раз теперь всё складывается. И этот подонок рвется к власти?

– А вот он, ваш подонок, – сказал Юрий Дмитриевич, сворачивая к обочине и притормаживая. Слесаренко увидел сквозь лобовое стекло знакомый просторный перекресток и слева от дороги большой цветной плакат с изображением любителя бани и веников – таких в городе висело уже немало в самых людных местах. Часть физиономии была заляпана большими черными кляксами.

– Чернилами, что ли, швыряются? – предположил Слесаренко. – Это не метод.

– Правильно, – сказал Юрий Дмитриевич. – Чернилами – это не метод. Ну-ка, Сережа, подай мне чудо техники, оно в коробке у стекла лежит.

Кротов похрумкал картоном и протянул через сиденье бородатому какое-то странное рогатое ружье. Виктор Александрович понял окончательно, что зря он поехал, сейчас начнутся неприятности.

– Вам знакома эта штука?

– Впервые вижу, – отстраняющимся голосом ответил Слесаренко.

– Ружье для пейнтбола. Ну, такая игра в войну. Стреляет шариками с краской.

– Не знаю я никакого пейнтбола.

– Сейчас я вам его продемонстрирую.

Слесаренко не успел сказать и слова, как Юрий Дмитриевич сноровито спрыгнул на асфальт, захлопнул дверцу и пошел через дорогу, оглядываясь по сторонам и держа рогатое ружье на правом плече стволом в машину. Из милицейской будки на обочине высунулась голова в фуражке, бородатый приветственно помахал ей свободной рукой, и голова исчезла.

– Ну и пижон, – сказал Кротов за спиной Виктора Александровича. – Ну жить не может без театра.

– Всё, я выхожу, – сказал Слесаренко, но не двинулся с места и смотрел завороженно, как Юрий Дмитриевич подошел к плакату, принял красивую боевую стойку, потом обернулся и сделал им ручкой. Звука выстрелов никто не услышал, но когда первый черный маленький взрыв вдруг вспыхнул на щеке плакатного красавца, Виктор Александрович вздрогнул и на миг зажмурился.

– Что вы себе позволяете? – Слесаренко резко обернулся к банкиру, смотревшему с прищуром и кривой улыбкой сквозь боковое окно. – Вы отдаете себе отчет: кто я? И что я обязан это прекратить немедленно и сдать вас милиции?

– Да ничего вы не обязаны, – сказал Кротов, не отводя глаз от окна. – Метко стреляет, сволочь.

Виктор Александрович нехорошо выругался и принялся шарить ладонью, отыскивая ручку дверного запора. Когда выбрался из машины и обходил ее с капота, увидел возвращающегося Юрия Дмитриевича с довольной ухмылкой и ружьем на плече.

– Рядовой стрельбу закончил! – бодро крикнул бородатый и козырнул левой рукой. – Идёте считать попадания?

– Да уж, немедленно всё посчитаю, – сказал Виктор Александрович и перебежал дорогу под носом у такси. Он подошел к милицейской будке и постучал костяшками пальцев по грязноватому стеклу, за которым качнулся силуэт в фуражке. Слесаренко оглянулся: Юрий Дмитриевич замер у машины, держа ружье наперевес, и Виктор Александрович подумал отстраненно: попадет в меня оттуда или нет?