Гурам Сванидзе - Сборник рассказов

Каково было удивление подошедших к месту происшествия, когда вместо отъявленного хулигана они увидели очкарика в аккуратно выглаженном пионерском галстуке. «Ты не хулиган, ты – политический преступник!» – вопил Тамаз Николаевич. Он не переставая тормошил меня левой рукой, а правой, воздев её вверх, потрясал учебником. Обескураженный, морально уничтоженный, я стоял, боясь поднять глаза. Пуще всего меня донимало то, что как-то всё это было непонятно. Ведь был среди нас один парнишка, совершенно безукоризненный, но над которым подшучивали только потому, что его звали Никитой!

Долго никто не мог понять, что же произошло, а когда поняли… замолчали.

В самый разгар экзекуции Тамаз Николаевич вдруг затих, отпустил меня, передал вещественное доказательство стоявшему рядом мальчишке и начал шарить по собственным карманам. Причём с таким угрожающим видом, что мне окончательно стало невмоготу. Но, не найдя «того самого», он отправил за «этим самым» другого мальчишку. Пока тот убегал и прибегал, Тамаз Николаевич продолжал кричать, что я неблагодарная свинья, что нет мне места в советской школе, скрепляя сентенции порциями тумаков. Некоторые из жалостливых старшеклассниц, наблюдавших сцену, чуть-чуть причитая, стали просить отпустить меня. В ответ – опаляющий осуждением взгляд. Но тут принесли «то самое». Оказывается, блокнот. С деловым видом физкультурник сел на скамейку.

– Как фамилия? – прозвучал вопрос. С недоумением я взглянул на него. В школе у меня была репутация примерного ученика из более чем благополучной семьи. Потом последовали вопросы о родителях, социальном положении дедушек и бабушек. Спрашивая об отце и получив ответ, Тамаз Николаевич поёжился. Но бес верноподданничества и, может быть, факт присутствия многочисленной публики не умерили его пыл. Он встал, вытянулся во весь рост, уничижительно-театрально взглянул на меня сверху вниз, обернулся затем к присутствовавшим: «Его вопрос будет рассматриваться в Москве! – он показал на меня пальцем. – Сам Никита Сергеевич будет решать, покарать или помиловать этого негодяя!» И, напустив на себя таинственный вид, добавил: «Заседание, где будет обсуждаться его судьба, будет тайным, а то у американских империалистов вот такие уши, – он приставил ладони к ушам и для пущей убедительности растопырил пальцы. – Узнай про этого субъекта, – снова показал на меня пальцем, – раструбят о нём на весь мир!» – заключил физрук и в порыве праведного гнева отвесил мне оплеуху ещё раз.

Толпа молчала, никто не рисковал отлучиться. Тамаз Николаевич был доволен. С чувством исполненного долга (гражданского и педагогического) он расхаживал вокруг меня, любуясь произведённым впечатлением. Нужен был достойный финал. «Чья сорочка?» – неожиданно крикнул он, схватив меня за воротник. «Моя», – ответил я испуганно, решив, что меня хотят обвинить ещё и в воровстве. «Нет, чьё производство?» – уточнил физкультурник. – «Китайского». Увы, урезонивающей концовки не получилось. Отношения с Китаем к тому времени у Хрущёва сильно испортились. За что мне добавили несколько пощёчин. Тут толпа задвигалась и облегчённо вздохнула. Появился директор. Перед ним расступились. Торжественно, подхалимски улыбаясь, физрук слегка подтолкнул меня вперёд, навстречу директору. Тот сурово взглянул на меня, потом на Тамаза Николаевича. Как бы предупреждая отчёт коллеги, он взял у него книгу и бросил: «Продолжайте урок. А ты иди со мной». Ничего не видя перед собой, только широкую спину директора, я поспешил за ним. Зашли в кабинет. Он подошёл к окну, окрыл его, посетовав на жару. Потом обернулся ко мне и… засмеялся. Затем взял учебник, перелистал и снова засмеялся.

– Угораздило тебя показать книгу этому дураку! – сказал он.

Я решительно ничего не понимал и совсем растерялся, услышав: «Шут не нуждается в дополнительных украшениях, тем более если он первое лицо в государстве!»

На мою школьную судьбу данный инцидент не мог повлиять. Через несколько дней подоспела скандальная отставка премьера. Но физкультурник не унимался. Однажды во время школьных соревнований, когда я уже был на старте, он вдруг спросил меня, как, мол, с дисциплиной. Прозвучал выстрел стартового пистолета. Все побежали, кроме меня.

Но приставать ко мне ему предстояло недолго. Он вдруг исчез. Когда я поинтересовался, куда же он делся, мне ответили, что Тамаза Николаевича призвали служить – и многозначительно показали в неопределённом направлении. Что ж, подумал я, он спортивен, энергичен, главное – идейно выдержан, почему бы и не призвать. Разве что усерден не в меру и глуповат.