Светлана Федотова-Ивашкевич - Другая, следующая жизнь

Тем же летом, лежа в постели с филологиней с романо-германского отделения, подрабатывавшей журналистикой, услышал:

– Я так сильно тебя люблю, что хочу, чтобы ты все-все обо мне знал! Есть человек, к которому я испытала чуть ли не такую же любовь, как к тебе.

– Да ну?

– Дело было так. Я ходила в КГБ на пресс-конференцию. Через пару дней пришла согласовывать статью. И вот дядька, который даже не представился, читает мой материал, а я в это время к нему такую любовь неземную чувствую, ну прямо невероятную! Будете, спрашивает, с нами сотрудничать? Не буду, говорю, потому что я на темы культуры пишу, здесь случайно оказалась – журналист заболел, меня попросили заменить его. Так нам и там свои люди нужны, говорит. А я у редактора спрошу, если разрешит, то буду, а нет, так нет. Он засмеялся. А я такое счастье испытывала, что даже не знаю, с чем это сравнить. В этом было что-то ненормальное. Если бы в тот момент он сказал мне выпрыгнуть с десятого этажа, я бы сделала это с радостью.

– То есть спрыгнуть бы смогла, но сотрудничать отказалась? Странно.

– Ага-а. Я вся такая внезапная, вся такая противоречивая!

В 2000 году, когда начала нарастать народная истерия вокруг Путина, вышедшего из рядов ФСБ, Андрей снова вспомнил то лето. В восторгах вокруг этого некрасивого человека тоже было что-то глубоко ненормальное. Но задумываться всерьез об этом феномене не было времени. Тогда у них была в самом разгаре война по Тюменской мукомолке, затем бились в Сыктывкаре. Ну, даже если бы и задумался – к чему бы он тогда пришел? Да к тому же, к чему может прийти и сейчас. Нужно только поразмышлять.

Как там Рашид говорил? Если кувалдой можно гвоздь забить, значит, и кувшин тоже можно разбить.

Выбрала налево. По политическим соображениям.

С октября в городе ничего не изменилось, только сугробы стали в человеческий рост. На улицах царило радостное оживление. Скрипел снег под полозьями саней, в окнах домов были видны наряженные елки, краснощекие ребятишки, визжа, катались на катушке.

Часа через полтора кружения по улицам, стал ясен план лысого следователя. В его действиях не было никакого благородства, один расчет. Куда идти девушке, оказавшейся без денег на улице в ночь перед Рождеством? Конечно, домой или к знакомым. И это сразу прольет свет на ее личность. Проследить же – дело техники. Вон тот господин в котиковой шапке следует за моим причудливым маршрутом все это время.

Было бы хорошо сейчас расплакаться, как это делают приличные девушки в таких ситуациях, но запасы слез все еще не были восстановлены.

Рядом со сказочно-пряничным домиком на Кунгурской улице меня чуть не сбил извозчик. Я метнулась в сторону и оказалась в сугробе.

– Осторожнее! – услышала я знакомый мужской голос.

Профессор Гандлевский протягивал руку, чтобы вытащить меня из снега, но казалось, что из вязкой трясины.

– Зоя! – было радостно, что он узнал меня. – Что вы делаете здесь, в такой вечер и в таком виде? Впрочем, пойдемте в дом, вы вся дрожите.

Профессор повел меня внутрь того сказочно-пряничного дома. Там стоял резкий запах спирта и еще чего-то химического. По стенам стояли стеллажи с банками, в которых плавала всякая гадость: грибы, рыбы и какие-то органы. Между стеллажами расположились скелеты и пальмы.

– Не пугайтесь, – сказал мне профессор, – здесь находится несколько кафедр медицинского факультета Пермского университета.

У меня была пара минут, чтобы придумать какую-нибудь историю.

Мы вошли в зал. За накрытым столом сидели празднично одетые люди.

Профессор сказал им:

– Вот вернулся, встретив знакомую барышню, которая, как вы видите, в отчаянном положении.

Последовала немая сцена. Так смотрели, наверное, на тень отца Гамлета подвыпившие охранники: что это? Наверное, я являла собой презанятное зрелище. Два месяца тюрьмы, когда спишь в том же, что и носишь, сделали из меня настоящее пугало.

Нужно было что-то сказать. Мне не хотелось врать этим хорошим людям, но и правду сказать было невозможно: она становилась все фантастичнее и фантастичнее. Пауза все затягивалась.

– Не видишь что ли, человек в прострации, – выручил меня один из сидящих за столом людей, с щеголеватыми усиками, – даже Баба Яга в русских сказках сначала в бане вымоет и за стол усадит!

Тут же все зашумели, задвигали стульями, бросились меня усаживать, наливать чай, в общем, ухаживать. Сразу стало так тепло, так хорошо, как в детстве, когда тебя простят. Может, наконец-то с сегодняшнего дня моя жизнь пойдет по-другому? Может быть, все пошло наперекосяк потому, что я врала? Я дождалась, когда в разговоре за столом повиснет пауза, и тихо сказала: