Галина Щекина - Тонкая Граня

Но нет, он был еще живой. Таисья, прибежавшая домой поесть вареного и помыться, сразу заметила Гранино застывшее лицо.

– Шо ты, зайчик? Хвора?

– Не хворая. Лешек Ковальский пришел, раненый.

– А-а, – протянула понимающе мать, – так ты провидай.

Та кивнула.

Через пару дней она, придя из госпиталя, заплелась туго, тапки брезентовые чисто вымыла, в железную кружечку меда положила, завязав тряпочкой туго. Пошла к Ковальским. Гуты не было. Лешек лежал в Златкиной комнате на кровати.

– Лешек, – позвала она его, – спишь?

Он не сразу отозвался, потом привстал на локте.

– Ат ты, невеста, иди, посиди со мной.

Он был чисто выкупан, в старой заплатанной рубахе, и повязка была другая. Она увидела все это разом, уже недетскими глазами, потом дрожащей рукою мед протянула: «Тебе». Он взял, щекою огладил кружечку, не спрашивая, что там.

– Спасибо, что вернулся, – сказала тихо. – А где твой боевой товарищ?

– Ат ты! Ждала, Граня? Тихо-оня. Товарищ мой поел и пошел дальше, семью искать. Говорят, в Авдеевку эвакуировались, так, может, найдет скоро.

Она промолчала, неловко присаживаясь в ногах его кровати. Он поманил – ближе, сюда.

– Скажи, ты где воевал?

– Там, где родина велела, – и показал пальцем наверх.

Неужели летал? Он еле ворочал языком. Потом закурил, и папироса знакомо запрыгала в углу его рта.

– Знаешь, Граня. В первый же день войны каты покрошили больше половины наших самолетов. Они думали – все, на хрен, страна под ними будет, – и он люто сжал кулак и показал его девочке.

Та даже отшатнулась.

– Не-е-т. Не вышло. Может, и самолетов мало, и хуже они, только мы их таранили. И первый Талалихин. В хвост немцу ка-ак дал! А там Покрышкин. Он же полсотни их сбил!

Лицо Лешека пошло пятнами, он лег на подушку, держа папиросу наотлет. Граня легонько погладила другую руку, лежащую вдоль тела.

– А ты? Как ты-то выжил?

– Я, Граня, вместо трех месяцев учился два. И летной нормы у меня не было. Но как все, летал на задания. Героя из меня, правда, не вышло. Видишь вот.

– А скажи, что самое… страшное? Ну, там…

– Небо в их самолетах. Плотно-плотно, как селедки. И вой. Знаешь, как воют они?

Граня дрогнула от сострадания, и он вдруг неловко потянулся, поцеловал ее. Он себя чувствовал героем, а герою нужна награда. Поцеловал как-то грубо, выкручивая губы, и включился вой у нее в голове, обессиливая, заставляя слушаться. Она вскочила.

– Стой, Граня, стой, не все еще. Я видел, что люди последнее отдавали. Я видел, что на фюзеляже написано «Малый театр фронту», Это так. Но Граня, бабы летают на тихих самолетах, на «пошках», из сбивают зараз. Не ходи в летчики, Граня… Ни за что! Я выпил троху, мамка выменяла на мыло…

Но она уже не слушала, бежала вон их дома Ковальских – Лешек не просто раненый, а он сильно, сильно пьяный. И долго плакала, не умея понять этой бури в душе, не только горько за страну, где наших баб сбивают на плохих самолетах, но и бунт, что против мечты он сказал. Сказал человек, которого… К которому… А ведь это первый поцелуй в ее жизни. И такой грубый. А поцелуй – когда-то нежно любимого человека. После его прихода все увяло… Все цену потеряло…

Собираясь на очередное дежурство, Богдан пошел до колонки и спустя минуту крикнул от ворот:

– Включайте радио!

Скоро прибежала Таисья и начала поспешно рыться в сундуке. По радио играли марши: «Летят-летят года, уходят во мглу поезда, а в них – солдаты. И в небе тёмном горит солдатская звезда». И сдавило, стиснуло грудь дикой тревогой. «Приказ главнокомандующего по советскими войскам и военно-морскому флоту… В Берлине представителями немецкого командования подписан акт о безоговорочной капитуляции. Великая отечественная война, которая победоносно завершилась…».

– Рятуйте… Шо ж це. Победа, чи шо?

Она впопыхах достала парадный, слегка замятый китель Богдана, синий, с лычками на рукавах и на лацканах, так неожиданно блеснувший металлическими пуговицами. Вот, почти ненадеванный. Не до кителя.

По улицам бежали люди, даже полуодетые. Все почему – то бежали на железнодорожную станцию, потому что оттуда неслись звуки, оттуда прибывала новая жизнь. Из теплушек выскакивали чумазые люди в гимнастерках, с мешками… они вмиг растекались по путям… и шел новый поезд. В глазах Грани именно паровоз стал символом Победы. Он подходил, оглушительно гремя и шипя, в клубах дыма, и медленно приближалась звезда на паровозе, росла, сверкая во весь обзор, во весь свет.