Елена Котова - Период полураспада

У Иры поднялась температура, сорок градусов, соседи побежали по эшелону искать врача. Тот сказал: «Это корь, ребенка надо выгружать. Дайте телеграмму на станцию, чтобы прислали подводу из больницы». Поезд шел то ли по Башкирии, то ли по Удмуртии, где стояла уже настоящая сибирская зима. Марусе, бегавшей на станциях за водой и картошкой в драповом приталенном пальтишке, она казалась лютой. Какая будет первая станция, откуда на нее собираются прислать подводу, сколько десятков километров от этой станции до ближайшей больницы, – поезд катил по заснеженной, бесконечной степи, – и довезет ли она дочь до больницы… Но их поезд с подводой, слава богу, разминулся, и они поехали дальше.

Ирка лежала на узкой полоске нар в полузабытьи, чувствуя лишь ледяной холод промерзшей стены с одной стороны и поднимавшийся от пола жар костра – с другой. Ее тело было обсыпано бляшками кори, местами сухими, а местами набухшими гноем. Маруся могла только поить дочь кипятком и гнать от себя мысли, что дочь умирает. Так прошло дня три, а потом болезнь загадочным и чудесным образом прошла сама, без лекарств, только при помощи зеленки. Правда, корью заразились все дети и многие взрослые, в вагоне не смолкал детский плач. Все вокруг чесались и шелушились, все лица покрылись струпьями и корочками, все были вымазаны зеленкой. Выглядело это жутко.

Поезд, не дойдя до Новосибирска, остановился около полуночи на станции Инская. Пустят ли поезд в Новосибирск, через который, по слухам, поминутно гнали составы с ранеными на Восток и с вооружением – на Запад, никто не знал. С чемоданами и узлами, пробираясь под вагонами, Маруся и Ира пошли в сторону города, надеясь найти ночлег. Наткнулись на сторожку, их пустили на ночь. И вдруг в сторожке они увидели знакомое, родное лицо… Евгения Соломоновна Канторович, преподаватель Гнесинки! Она тоже пробиралась в Новосибирск, совсем одна. Ирка не могла поверить такому счастью, она бросилась к учительнице, попыталась обнять ее, такую родную, из той жизни, которая была «до»… До начала распада. Евгения Соломоновна отшатнулась:

– Ира! Не трогай меня. Я устала, уже собралась ложиться спать… Мария Степановна, я так рада, что вы добрались до Новосибирска… Как, неужели через Смоленск? А потом… На лодке? А что сестры Гнесины?….

Расспросам не было конца, а Ирка, лежа в уголке на лавке и укрывшись пальто, сдерживала слезы. Много лет потом она страдала, вспоминая, как ее учительница отшатнулась с брезгливостью и неприязнью, пока не поняла, что та просто опешила от ужаса, увидев пархатого, обшелушенного, завшивевшего ребенка.

На рассвете следующего дня им удалось сесть на пригородный поезд и добраться за несколько часов в Новосибирск: пути то и дело перекрывали, пропуская военные эшелоны. Здание вокзала было переполнено, о том, чтобы устроиться там, не было и речи. Мама умудрилась найти место на лавке около здания, где ветра почти не было, усадила Ирку, закутав ее в два собственных платка поверх шубки и шапки, велела ей сторожить вещи и снова ушла. Она отправилась на поиски тети Кати и дяди Соломона, которые, по слухам, жили на проспекте Сталина.

Ирка ждала очень долго, уже наступила ночь, – хотя это был просто короткий зимний день, – а мамы все не было. Так страшно, как на вокзале в Новосибирске, Ирке не было с начала их с мамой путешествия… Вдруг Ирка увидела, что по привокзальной площади бежит Алка. Бежит к ней, одна, без взрослых, таща за спиной большие детские санки. Девочки положили вещи на санки и пошли через город пешком. Это был конец ноября сорок первого года: Ирке все еще было девять лет, Алочке – тринадцать…

Дома Алка потащила сестру в ванную. Ирка опустила голову в раковину, и та заполнилась вшами. Катя намазала ее с ног до головы керосином, а Алочка собрала ее одежду и пошла в санпропускник проморить вшей. Что было дальше, Ирка не помнила, она провалилась в жар болезни. После кори, после того, как ночью они с матерью пробирались с узлами под составами, потом шли по рельсам полтора часа от станции Инская, после дня, проведенного на вокзале, у нее началось воспаление легких. Оно продолжалось до самого Нового года, но тоже прошло само, без лекарств, которых не было.

Семья Соломона жила в добротном четырехэтажном кирпичном доме на третьем этаже, правда, в проходной комнате. Дарья Соломоновна сказала, что может выделить только сундук, стоявший у окна, на нем и поселили Ирку. На полуторной кровати в углу спали Дарья Соломоновна и Рива, по другой стене стояла кровать Соломона и Кати. На промежуток пола между кроватями клали три матраца – для Анатолия Марковича, Маруси и какого-то возлюбленного Ривы, впоследствии, впрочем, исчезнувшего. За ширмой, добытой на барахолке, в отдельной кровати, спала принцесса Алочка…