Янник Гранек - Богиня маленьких побед

«Вполне вписывается в закон распределения вероятностей Гаусса», попытался утешить ее Лео после того, как она сообщила о разводе родителей. В те времена у автора этой претенциозной метафоры, подающего надежды юного гения, было столько волос на подбородке, что он боялся остаться совершенно гладким до конца жизни. Вскоре он составил наставление и преподнес его своим отцу с матерью. Упрекать родителей Энн не могла, они всегда находили ей самых компетентных кормилиц и определяли в лучшие школы. Ее семья ни разу не сталкивалась с драмами, которые сначала выковывают характер человека, а потом творят его историю. Ни достоверных фактов инцеста, ни алкоголизма, ни самоубийств. Родители даже не знали, что такое добрый старый невроз, от которого страдает большинство обывателей. Разочарование жизнью тогда еще не вошло в моду. В тридцать они воспользовались послевоенным подъемом в экономике, в сорок – раскрепощением нравов. Квартиру бабушки Джозефы не покидали призраки холокоста. Она одна хранила воспоминания о погибших. Когда за столом бабушка позволяла себе хотя бы малейший на это намек, разговор тут же переходил на другую тему. Энн не имела права обвинять отца с матерью в том, что они сдали наследие предков в виде багажа в камеру хранения. Им просто хотелось жить.

– Что-то вы задумались, девушка.

– Вспомнила кривую Гаусса. Она служит для представления статистических данных.

– Надеюсь, вы не собираетесь говорить со мной о математике!

– Она демонстрирует, что свойства отдельных элементов единого целого склонны располагаться в виде кривой, принимающей форму колокола. Средние величины образуют собой «горб», то есть большинство. По сравнению с ними величин малых и больших относительно немного. Примерно то же самое можно увидеть на графике распределения коэффициента интеллекта в рамках заданной популяции.

– Дискуссий подобного рода я за свою жизнь наслушалась более чем достаточно.

– Вы вышли за рамки распределения Гаусса, Адель. За рамки нормального распределения. И прожили удивительную жизнь.

– Как я уже говорила вам, Энн, у каждого подарка есть своя цена.

На полпути к кладбищу я почувствовала,что на ноге сполз чулок. Когда я стала его поправлять, он пустил стрелку. Я опаздывала, и перед его матерью мне теперь предстояло предстать взмыленной и растерзанной. Все время ушло на выбор подходящего для этой встречи наряда, и теперь у меня сдавали нервы. Если она решила прекратить наши отношения, то почему не сказала об этом Курту перед тем, как уехать из Вены в Брно? Уехать и наконец дать нам возможность жить вместе.

Что же ей от меня было надо? Курт как-то признался: она подозревала, что у меня есть ребенок, которого я тщательно скрываю, и от этого мне было особенно больно. Эта женщина больше не могла меня упрекнуть, что я охочусь за их состоянием, потому как на фоне кризиса их дела резко пошатнулись. Финансовой опорой всего семейства Гёделей стал старший брат Рудольф, работавший в Вене рентгенологом. Курт на тот момент еще не мог обеспечивать все наши потребности, даже несмотря на это, я всегда довольствовалась малым. По всей видимости, Марианна осознавала, что с недавних пор я стала неотъемлемой частью их семейной жизни, будь то в плане многочисленных рецидивов болезни Курта или ее трений с властями. В смелости я ей отказать не могла: она во весь голос заявляла о своем отвращении к нацистам, в ущерб всякому благоразумию.

Я была ошарашена, когда мне, как снег на голову, свалилось короткое послание: фрау Марианна Гёдель желает поговорить со мной с глазу на глаз в тихом, спокойном месте. Все ясно, ей хотелось повидаться со мной в отсутствие Курта. Она никогда не оказывала мне подобной чести, хотя мы с ее сыном были вместе уже десять лет. Я ответила коротким письмом, которое мне пришлось переписывать бесчисленное количество раз, и предложила встретиться в кафе «Захер», неподалеку от Оперы, – то был не только знак доброй воли, но и намек на ее любовь к музыке. Марианна прислала лаконичную записку, объяснив, что ей хотелось бы чего-нибудь поспокойнее. По всей видимости, не хотела, чтобы ее увидели в компании со мной. Тогда я предложила встретиться на кладбище в Гринцинге, у могилы Густава Малера. Подобная ирония не привела ее в наилучшее расположение духа, впрочем, я на это и не надеялась. Приехать к нам эта дама отказалась напрочь. Тем не менее я намекнула ей на прекрасную возможность собственными глазами увидеть уютное гнездышко сына в Гринцинге. Мы жили в двух шагах от конечной остановки 38-го трамвая, и Курту, чтобы добраться до дома, достаточно было сесть в него рядом с университетом. Окрестная зелень благоприятно сказывалась на его здоровье. Даже у знаменитого доктора Фрейда в этом тихом предместье был загородный дом, так что мы жили в достойной компании. Я очень на нее злилась, но не могла устоять перед соблазном повстречаться с Liebe Mama [43], облачившейся во все свои добродетели несравненной хозяйки, талантливого музыканта и внимательной матери.