Янник Гранек - Богиня маленьких побед

– Что-то вы рановато. У нас еще ничего не готово.

Обижаться Энн не стала, прививка от желчи, без конца источаемой госпожой Адамс, была у нее с детства. Молодая женщина прикинула, сколько времени понадобится хозяйке, чтобы размазать безупречный макияж посредством театральных рыданий, давно вошедших у нее в привычку. Вирджиния по-прежнему умела найти к ней подход и успокоить, хотя с возрастом ей для этого приходилось идти на все новые и новые уловки. Она представляла собой что-то вроде надменной гранаты с выдернутой чекой, взрыв которой муж предотвращал долгие годы, тратя на это массу сил и энергии.

На какое-то время Энн осталась стоять с сумкой и пакетом в руках, пока хозяева не смилостивились освободить ее от этого бремени. Миссис Адамс устроила ей традиционный смотр. Не выпуская сигареты, попробовала на ощупь красную ткань платья. Энн мысленно взмолилась, чтобы хрупкая ткань не воспламенилась. Она в жизни не позволяла себе таких дорогих тряпок, хотя ей и было бесконечно далеко до показной роскоши Вирджинии, щеголявшей в нарядной шелковой блузе.

– Нет, стирки оно не выдержит. Но красный цвет все же впечатляет.

Вирджиния принадлежала к категории людей, которых следует понимать с точностью до наоборот: энтузиазм в их устах воспринимать как оскорбление, а в туманном упреке усматривать скупой комплимент. Молодая женщина протянула хозяйке бутылку орвьето, белого итальянского вина, к которому она пристрастилась, может даже чересчур, во время совместного пребывания с Джанни в Умбрии. Вирджиния приняла скромный подарок кончиками пальцев. Келвин, будучи искушенным дипломатом, предложил гостье располагаться в гостиной.

– Здесь вы у себя дома. Впрочем, вам и так это известно.

Энн устроилась в большом мягком кресле у камина, стоявшем спинкой к библиотеке, и откинулась на мягкие подушки. Запах кожи принес ей успокоение. Эта комната воскрешала в ее памяти приятные воспоминания. Маленькой девочкой она часто здесь делала уроки вместе с Лео, пока Эрнестина пекла им на кухне вафли. Не успела Энн принять подходящую позу, как в поле ее зрения появился Леонард и тут же плюхнулся на стоявший напротив диван.

– Ты все такой же элегантный, Лео.

– На этот раз мне пришлось постараться. Видела мой галстук?

– На кого ты похож? На тебе же совсем мятая рубашка.

Она поправила узел его галстука, вспоминая все разы, когда ей приходилось завязывать ему шнурки, находить школьные принадлежности и помогать избегать наказания с помощью хитроумной лжи. Он одним глотком осушил свой бокал, не осмеливаясь смотреть на дверь библиотеки; его, по всей вероятности, одолели те же воспоминания. И тогда Энн прокляла себя за то, что вновь проявила к нему материнскую заботу. Под этой напускной небрежностью она тут же узнала мальчишку с поджатыми губами, слишком робкого, чтобы показать зубы, и чересчур хитрого, дабы выказывать самодовольство. Нос, выглядевший более чем внушительно на узком лице, в подростковом возрасте породил в душе Лео множество комплексов. В его собственных темных, насмешливых глазах он выглядел уродцем. Смущенный от того, что его столь пристально рассматривают, молодой человек пошевелил бровями с видом дешевого шансонье.

– Тебе даже никто не предложил выпить?

– Чтобы переводить, мне нужна ясная голова. Сегодня меня прикомандировали к какому-то французскому математику.

– В этом нет никакой надобности. Он великолепно говорит по-английски. Отец сыграл со мной точно такую же шутку. Надеется, что я весь вечер не буду отлипать от Ричардсона III. Или IV. На ходу стрижет гонорары за перевод.

Энн почувствовала себя в ловушке: значит, инициатором этой встречи был не Лео. Дверь в библиотеку давно закрыли. Она согласилась что-нибудь выпить, и разболтанная фигура друга тут же потащилась к бару. Строгая рубашка Лео совершенно не шла, Энн больше привыкла к его вечным футболкам с загадочными, непонятными надписями. Кошмарная небрежность молодого человека в одежде могла сбить с толку тех, кто не отличался особой проницательностью. У Адамса-младшего за наружностью дешевого бунтаря скрывался методичный, кристально ясный ум. Что бы о нем ни говорили, он представлял собой аналитическую машину в чистом виде, подобно компьютерам, преждевременное изобретение которых навсегда предопределило его судьбу. Его упорный нонконформизм в известной степени обусловил и раннее облысение отца, и алкоголизм матери, если конечно же сам не был их естественным следствием.