Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Повести и рассказы

— Счастье, что зажигательными не били, — сказал Поденщиков. — Хуже было бы. А они еще вернуться могут, разнюхали, видно. Могут и десант в сторонке где высадить, человек пять, — и сюда подойти.

— Я одного подбил, — сказал я. — Так и подпрыгнул. Сам видел.

— Все-таки непонятно, зачем они сюда подъехали на катере, — сказал Абросимов. — Я здесь не вижу смысла.

— Вы не видите — они видят, — сухо возразил Поденщиков. — Значит, надо было. Может, емкости приметили, может, еще что. Теперь мы у них на учете.

К этому времени уже рассвело. Абросимов и Поденщиков побледнели, лица их стали серьезными, и с этим странно не вязалось, что оба они все время переминаются с ноги на ногу и даже вроде как приплясывают. Дело в том, что оба прибежали босиком, а земля была уже по-осеннему холодной, да и колко было под соснами.

Весь день мы раскатывали бочки по разным местам, чтобы они не все сгорели, если попадет зажигательная пуля или вообще случится что-нибудь. Мы катили эти железные бочки по скользкой от хвойных игл земле, и Поденщиков поторапливал нас, а сам работал больше всех. Он все замечал.

— Ну куда, куда катите? — крикнул он вдруг, заметив, что я хочу наехать бочкой на муравейник: мне неохота было огибать его.

— Ну, плевать, — ответил я. — Подумаешь, муравьи!

— Нет, надо обойти, — строго сказал Поденщиков. — Они вон какой город построили, а тут одним махом... Нехорошо.

— Ну ладно, — ответил я и обогнул муравейник. Действительно, он стоял как город — как притихший город, в котором чего-то ждут.

Мы очень устали за этот день, и, когда на следующее утро Поденщиков будил меня на пост, ему пришлось дергать меня за ногу. Но спали мы теперь в сапогах.

В день, когда нас должны были сменить, Поденщиков послал меня к дороге — туда, где затес на придорожной сосне. Это было во второй половине дня. Я прилег в кустах и уснул.

— Эй, есть кто там? — разбудил меня чей-то крик. Я вскочил. На дороге стоял Соломин, боец из нашей роты.

— Еле нашел вас, чертей лесных! Принимайте паек.

— Ты почему это один? — спросил я.

— Меня старшина прислал продукты вам принести. На четыре дня. А потом за бочками вашими целая команда приедет. А вы четыре дня еще здесь прокурортничаете. Дуракам счастье.

— Нас тут обстреляли. Хорош курорт... Ну, идем к нам. У нас Поденщиков старшой, он тебе все расскажет, чтобы ты там передал. Давай я мешок понесу, ты устал, верно.

— Не, не устал. Мне попутка попалась, до Антилова в кабине ехал, как граф, а тут верст семь только пешком прошел.

— Ну, как там у вас? Все живы?

— Все. Работы земляные к концу идут. Лишний народ в распред отправляют. А из распреда, известно, в пехоту. Вас с Поденщиковым и Абросимовым вроде тоже туда пошлют. Отлетали.

— Мне что, в пехоту — так в пехоту. А вот кое у кого в роте цикорий посыплется. Есть такие, что думали всю войну на аэродроме лопатой провоевать.

— Ну, я-то не думал, — возразил Соломин.

— Я про тебя и не говорю... А газеты принес? Какие сводки?

— Наступают немцы, плохие сводки.

— Вот и нас обстреляли, — сказал я. — Одного я убил, кажется. Так и надо — не лезь. Я сразу попал, сам видел.

— Если бы кто другой видел... — с сомнением в голосе проговорил Соломин. — Тут еще открытка у меня Абросимову. Вот, передай. Я как мимо ГСМ проходил, почтарь попался, дал мне открытку. Плохие у Абросимова дела.

— Что значит — плохие? Ты что, чужие письма проверяешь?

— Так то открытка, не письмо. Открытка — значит, открыто. Я в кабине сидел, делать нечего, заглянул, что там написано. У него жену с ребенком убило. Бомба в поезд попала. Теща пишет или кто там.

— Вот оно что, — сказал я. — Вот оно что. А ведь он ничего такого и не думает. Он думает, что все в порядке.

Незаметно мы подошли к шалашу. Поденщиков сидел у костра. По ту сторону ручья ходил Абросимов. Он был далеко: бочки теперь лежали по всему лесу.

— Почему один? — испуганно спросил Поденщиков.

Соломин объяснил ему, в чем дело.

— Ну, этого еще не хватало... Ты быстрей иди на аэродром и скажи, чтобы людей присылали. Тут такое может получиться... Я лучше рапорт напишу. У тебя бумага есть?

— Только газеты.

У меня тоже не было чистой бумаги. Тогда Поденщиков нехотя раскрыл свой атлас и стал его листать. Потом осторожно вырвал карту Гренландии и начал писать на оборотной стороне листа. Я проводил Соломина до дороги, потом вернулся к шалашу.

— Он сказал, что нас всех в распред скоро отправят, а оттуда в пехоту, — сообщил я Поденщикову. — Отлетали.