Андрей Рубанов - Патриот

Когда приехали, Знаев обшарил карманы и ничего в них не обнаружил, кроме авторучки. Наличные отняли ресторанные охранники.

– Слушай, брат, – сказал он таксисту, – а денег-то нет у меня.

– Не надо денег, – с достоинством ответил таксист. – За тебя уже заплатили. Сам до квартиры дойдёшь?

Горбоносый брюнет, совсем молодой; он вполне годился Знаеву в сыновья.

Знаев молча кивнул и выбрался.

– Ты ему тоже попал, – вдогонку произнёс таксист.

– Что?

– Я говорю, тот мужик… ты ему тоже глаз подбил.

– Думаешь, – спросил Знаев с надеждой, – это была ничья?

– Конечно.

Знаев подумал.

– Нет, – возразил он. – Какая ничья? Если б не растащили – он бы меня поломал по-любому.

– Давай держись, – посоветовал таксист.

– Ага, – сказал Знаев. – И ты, друг. Спасибо. Береги себя.

В квартире сразу поспешил в кухню и включил холодильник; открыл морозильную камеру: пусто. В кухонных шкафах не нашлось ни единой посудины, годной для изготовления льда, кроме единственной кофейной чашки тонкого фарфора. Знаев сообразил, плеснул в неё воды едва на четверть, поставил замораживаться. Обыскал туалет и ванную комнату, нашёл кусок тряпки, умеренно грязный; намочил, убрал туда же.

Глаза заплыли совсем. Достал телефон; чтобы видеть экран, приходилось оттягивать пальцем нижнее веко. Набрал номер маленькой художницы.

Конечно, она не спала, поздняя птаха.

– Привет, – сказал. – Я не приеду сегодня. Работы много было. У себя переночую.

– Что-то случилось?

– Нет.

– Я по голосу чувствую.

– Я же под таблетками, – сказал он. – Забыла?

Вдруг вспомнил, что запретил себе врать.

– Ладно, – сказал. – Я подрался. Морду расквасили.

– Ой, – сказала она, – тогда я приеду!

– Не надо. Жить буду. Чепуха, подбили оба глаза. Два-три дня дома пересижу.

– Лучше пересидеть у меня.

– Нет, – возразил он. – Я распугаю всю твою богему.

– Наоборот, – сказала она, оживившись, и её голос стал звонким и лёгким. – Это будет круто! Приходят гости, а у меня на кухне сидит мрачный мужик с фингалом!

– С двумя фингалами.

– Ещё круче.

– Согласен.

– Слушай, – сказала она, – это неправильно. Я всё-таки твоя подруга… По идее, я должна сидеть у ложа раненого воина…

– Я не воин, – грустно возразил Знаев. – Так мне сказали сегодня.

– Неправильно сказали. Тебе точно ничего не нужно?

– Разберусь, – сказал Знаев. – Пока не забыл… Спасибо тебе за дизайнера. Эта Серафима – очень понятливая девушка. Я до сих пор под впечатлением.

Итак, ты был школьником в аленьком галстучке, затем солдатиком Советской армии, и суровым рок-н-роллой с шестью струнами, и ещё более суровым коммерсантом в кожаной тужурке, с газовым пугачом на кармане, потом банкиром, хитрым и быстрым, как мангуст, и мужем красивой жены, и спонсором театральных постановок, величественным долларовым миллионером, трудоголиком, трезвенником, повелителем галактик, пожирателем королевских креветок на гриле, вообще – потребителем всего королевского, и уже было подумал, что тебе хватит. Но кто-то там, наверху, решил, что не хватит, – и вот ты уже другой человек, отмудоханный нищеброд, ходишь в одних трусах по гулкой пустой квартире, осторожно высмаркиваешь густые кровавые сопли в голубой фаянс.

Вслепую отыскиваешь в морозилке чашку с водой – поверхность уже подёрнулась тонким ледком; ты выламываешь аккуратно скользкие пластинки этого льда и прикладываешь к набухшим подглазьям.

Холод отрезвляет. Понимаешь, что нужна помощь. Что надо кого-то позвать. Друга. Того, кто тебя любит.

Но кто он, этот любящий тебя?

Женщин, разумеется, беспокоить не надо.

Алекса Горохова, беззаветного компаньона, тоже не надо, Алекс Горохов управляет магазином, встаёт каждый день в семь утра с одним выходным в неделю – ни в коем случае не следует дёргать такого верного и терпеливого человека, пусть отдыхает.

Германа Жарова, товарища прошлых богатырских забав, тоже не получится – Герман Жаров на ночь отключает телефон.

А других друзей не осталось, что, впрочем, вполне естественно для любого взрослого мужчины.

И вот – ты вспоминаешь про собственного сына.

Мир с самого начала нуждался в доработке.

Мир следовало переделать. Улучшить.

Это очень просто.

Бог создал человека не как хныкающее слабосильное дитя, вымогающее заботу и опеку. Человек задуман как помощник бога-создателя, как соавтор, как подмастерье.

Он помнил лето, запах клевера, песочница из высохших серых досок, попытка созидания, неудача, обида, песок слишком сухой, пригоден лишь на то, чтоб насыпать курган, однако конопатый архитектор задумывал замок, с башней и стеной. Разочарование. Медленное появление огромного отца, задевающего головой полупрозрачные июльские облака, всесильного, всезнающего, в его жилистой руке – садовая лейка, вода обрушивается в песок, и вот – восторг: негодный, прожаренный солнцем жёлтый прах, едва его смешали с водой, превращается в великолепный строительный материал, и спустя время готова башня, даже двухступенчатая, и оборонительный вал вокруг, и ещё одна башня, поменьше, привратная, и мост от неё через ров, и хмурый, покрытый шрамами рыцарь в сложных доспехах уже может шагать по этому мосту, раздвигая факелом враждебную темноту.