Андрей Рубанов - Патриот

– Конечно, – с вызовом сказала Камилла. – Я люблю свою страну. Я же – женщина. Мне важно понимать, что меня, случись что, защитят. Мне нравится, что у нас есть армия, что мужики не разучились воевать.

– Десять лет назад ты говорила по-другому.

– Десять лет назад, – ответила Камилла, – я сама была другая. Жизнь изменилась, и я изменилась. Все умные люди изменились. И только ты, Знаев, остался на том же месте. Давай, иди. Не могу на тебя смотреть. До свидания. Ты всю жизнь работал – вот иди и работай.

Знаев кивнул, встал и вышел.

«Удивительно, – подумал, – как я прожил с ней столько лет? Любил, наверное. Сам только что сказал, что любил. Что всё было всерьёз, крепко. До крови было. А потом – раз, накатила волна, и слизала. Время – как океан. Налетает шторм – и сносит в чёрную бездну всё, что построил слабый человек».

В дверях столкнулся с очередной нянькой, влекущей за руку маленькую румяную девочку, возбуждённую, нарядную. Посторонился, придержал дверь.

Два сына есть, а дочери нет; может, теперь дочь родить? Может, не ездить никуда?

Телогрейки были готовы. Знаев надеялся, что Серафима лично привезёт ему товар и презентует торжественно, под звон бокалов и светский трёп; однако рациональная девушка-дизайнер предложила ему связаться с непосредственным исполнителем, швеёй-надомницей по имени Олеся, и забрать вещи самостоятельно. Слегка разочарованный Знаев набрал номер Олеси и выслушал длинный, с творожным белорусским акцентом, монолог; швея проживала в Тёплом Стане, была загружена заказами «по самые гланды» (у неё прозвучало «хланды»), и именно сегодня на весь день уехала «насчёт тканей», но предлагала в качестве бесплатного курьера услуги собственного мужа. Скрипнув зубами, Знаев дозвонился до швейного мужа, который тоже оказался трезвомыслящим мужчиной и категорически не пожелал ехать в центр города, в середине дня, через заторы; в итоге уговорились встретиться равноудалённо, в Новых Черёмушках.

На переговоры ушло почти полчаса. Оба супруга произвели впечатление людей, не делающих ни одного лишнего движения.

В назначенное время на заполненной на три четверти парковке торгового центра «Капитолий» возле машины Знаева остановился потёртый японский минивэн, и на асфальт спрыгнул, громко щёлкнув сандалиями, лохматый и бородатый жилистый швейный муж, ровесник Знаева или чуть моложе, с острыми плечами, в убитых джинсах, не слишком ловко облегавших тощие чресла.

Знаев вышел, пожал узкую горячую руку.

– Смотреть будете? – осведомился швейный муж с интеллигентной интонацией.

Он явно происходил из позднего Советского Союза, принадлежал к прослойке научных сотрудников, так называемых «физтехов»: потрёпанный бурями жизни, но физически крепкий, похожий на персонажа грубых кинокомедий, такой вечный Шурик, только без наивного взгляда из-под очков.

– Обязательно, – сказал Знаев.

Телогрейка, разложенная на капоте, произвела на него самое благоприятное впечатление. Телогрейка была превосходна. Знаев зачарованно потрогал густо прошитые плечи. Его захлестнуло чувство победы. В этой телогрейке можно было войти и в Кремль, и в свинарник. Эта телогрейка могла легитимно существовать и в кабине дальнобойщика, и на вечеринке журнала «GQ». Эта телогрейка была шедевром.

– Очень хорошо, – сказал он. – Спасибо. Где расписаться?

– Нигде не надо, – ответил швейный муж.

Знаев отошёл на три шага назад и снова посмотрел.

Чувство победы не покидало его; наоборот, усилилось.

– Стрелка в стиле девяностых, – сказал он. – Товар разложен на капоте. Договорились и разбежались.

Швейный супруг рассмеялся, сразу поняв, о чём речь.

– Согласен, – ответил он, – есть немного. А вы, извиняюсь, это сами придумали?

И показал на телогрейку бородатым подбородком.

– Придумывал дизайнер, – ответил Знаев. – Моя только общая идея. Хотите примерить?

– Я уже примерял. Раз двадцать. Я же у жены – вместо манекена.

– Понимаю, – сказал Знаев. – И что? Вам нравится?

Швейный супруг кивнул.

– Она красивая, – сказал он с уважением. – И необычная. Только это никто носить не будет.

– Почему?

– Слишком красиво. Не поймут. Наши люди красивое не любят.

– От цены зависит, – возразил Знаев. – Если поставить дёшево – полюбят.

– Такую красоту дёшево продавать нельзя.

– Посмотрим, – сказал Знаев. – Цену будем вычислять. С одной стороны, телогрейку беречь глупо, и стоить она должна – тысячу рублей. С другой стороны, джинсы, национальные американские штаны, дёшево не продаются. Девяносто девять долларов в любой столице мира. Так что цена – это стратегический вопрос. Я должен угадать. Чтобы люди приняли и телогрейку, и цену.