— Я в автобусе на днях разговорился с морским офицером, он только что из Гонконга и рассказывает, жизнь там презабавная, — сказал Стивенс. — Но позвольте, мистер Морланд, кое в чем безотлагательно признаться. Конечно, мне хотелось посидеть с Николасом, потому я и подошел, но другая веская причина заключалась в том, что я узнал вас. И потянуло сказать вам, какой я горячий ваш поклонник. День, когда я слушал вашу симфоническую поэму «Старый порт», стал одной из вершинных дат моей юности. Мне было тогда лет шестнадцать. Вы-то, наверно, забыли, что Бирмингем имел возможность слышать вашу поэму, что вы сами туда приезжали. Но я не забыл. Я всегда хотел увидеть вас и сказать, как она меня восхитила.
Неожиданный открылся у Стивенса козырь! Морланд никогда не хвастает своими сочинениями, но, естественно, с удовольствием выслушал эту пылкую и такую нежданную похвалу. Я и не подозревал, что Стивенс — любитель музыки. Очевидно, в его арсенале это еще одно оружие, и, быть может, очень действенное. Судя по всему, фронт его наступления на жизнь сильно расширился со времен Олдершота. Тут в разговор вмешалась миссис Маклинтик.
— «Старый порт» — любимая вещь Маклинтика, — сказала она. — Бывало, начнет хвалить и никак не кончит — я уж запретила ему и начинать.
— После бирмингемского исполнения Маклинтик был, пожалуй, единственным из критиков, кто отозвался одобрительно, — сказал Морланд. — Даже Госседж, эта старая киска, мурлыкнул холодно. Остальные же критики окончательно похоронили мою музыку и меня вместе с ней. А сейчас я точно Нерон, встретивший в царстве теней того неизвестного, что — один из всех — положил цветы ему на могилу.
— Ты еще не в могиле, Морланд, — сказала миссис Маклинтик, — и не в царстве теней, хотя ты все твердишь, что живешь в аду. Не видела еще такого нытика.
— Я не о своей могиле, а о погребении моей музыки, — сказал Морланд. — В тот год критики ее хоронили. И не обязательно быть мертвым, чтобы чувствовать себя как Нерон. Совсем напротив.
— Но только римскую оргию нам тут не устроить, — сказал Стивенс. — Не то что упиться, а даже объесться нечем. Вы согласны, миссис Маклинтик?
Теперь Стивенс направил свои чары на нее — этакий Нарцисс, решивший завоевать здесь, за столиком, всех до последнего.
— Судя по вашим словам, — продолжал он, — вы не из ярых любительниц Морланда. Как же так? Неужели можно устать от похвал «Старому порту»? Вы меня удивляете.
— Ну нет, я любительница, — сказала миссис Маклинтик. — Да еще какая. Вы бы посмотрели утром на него, небритого, в постели. Нельзя его не полюбить тогда.
Мы посмеялись, и сам Морланд громко засмеялся, хотя он предпочел бы, пожалуй, чтобы Присилла не услышала этих постельных подробностей. Правда, тон у миссис Маклинтик по-своему любящий. Насмешливым ответом она, намеренно или нет, помешала Стивенсу продолжить серьезный разговор о музыке Морланда. Но Стивенс еще усиленнее принялся оказывать ей знаки внимания — возможно, просто по привычке, — и она, видя себя привлекательной, смягчилась уже. Это ухаживанье Стивенса, пусть шутливо-ресторанное, вряд ли может нравиться Присилле: ей малоприятно сознавать, что Стивенсу все равно за кем приволокнуться. Неужели еще надо состязаться и бороться за него, вероятно, подумалось ей. Конечно, он ухаживает не всерьез, но в данных обстоятельствах она ведь вправе рассчитывать на все его внимание. По этой ли, по иной ли причине, но Присилла сидела теперь молча. И вдруг прервала говоривших:
— Вы слышите?..
— Что?
— По-моему, бомбят.
Все примолкли. С улицы доносится шум движения, взревывает мотор грузовика где-то тут во дворе, и за этим гулом только лишь мерещится слабая, дальняя зенитная стрельба. Кругом за столиками тоже никто не встревожен.
— Не думаю, — сказал Морланд. — У нас, лондонцев, ухо уже тонкое, распознавать налет научены.
— Когда в отпуске, налеты действуют на нервы, — сказал Стивенс. — В бою у тебя куча мелких обязанностей, об опасности некогда думать. И ты вооружен. А при чертовом налете кажется, что метят именно в тебя, и нечем защититься.
Я спросил, много ли раз он участвовал в рукопашном бою.
— Да нет, всего ничего.
— Ну и как в таком бою?
— Не так уж скверно.
— Нервы взвинчены?
— Описать затрудняюсь, — сказал он. — Перед самым боем взвинчены, конечно. Это как в школу или на службу в первый раз. Ощущение колючее, но волнительное.
— Как в школу? — сказал Морланд. — Тогда на войне еще тягостней, чем я думал. В школу я вовсе не хотел бы вернуться. Тут, в Лондоне, один уж вечный недосып угнетает. Однако в последние дни бомбежка значительно ослабла. Там, где ты служишь, Ник, тоже бомбят?
Читать дальше