Подробности эти свидетельствовали о достойном похвалы знании транспортной обстановки. Уидмерпул еще многое перечислил в том же духе — видимо, держа в уме расклад движения всей дивизии, что весьма похвально для помнача. Это должно было бы убедить Хогборн-Джонсона, что в случившихся непорядках нельзя винить Уидмерпула — по крайней мере с ходу и сплеча. Однако полковнику Хогборн-Джонсону было не до резонов и разумных рассмотрений. И полковника можно понять. Если воинская колонна попала в дорожный затор, то философствовать некогда. Требуется действие, а не рассуждение. Действие это может лежать за гранью логики. Тому немало исторических примеров. И в этом оправдание полковничьей резкой методы, оправдать которую иначе было бы трудно.
— Вы создали позорный беспорядок, — сказал в ответ полковник. — Стыдитесь. Я знаю, в штабах приходится теперь мириться с нашествием дилетантов, почти лишенных опыта и начисто лишенных способности усвоить азбуку воинского дела. Но все равно, нельзя же докатиться до такого. Сейчас же ступайте разберитесь в происшедшем. И доложите мне об исполнении. Причем без проволочек.
Лицо Уидмерпула было темно-багровым. На Уидмерпула также тяжело было смотреть, как в тот давний день, когда Бадд шлепнул его с размаху между глаз перезрелым бананом. Или вспомнить тот — еще более знаменательный — эпизод на балу, когда Барбара Горинг высыпала ему сахар на голову. Оба раза на лице Уидмерпула тогда, под краской унижения, было мазохистское приятие обиды — «это рабское выражение», как заметил Питер Темплер по поводу случая с бананом, расквашенным на лбу. Но полковничью головомойку Уидмерпул принял совсем иначе. Возможно, просто потому, что Хогборн-Джонсон — недостаточно высокая персона в сравнении с Баддом (тогдашним капитаном школьной нашей футбольной команды); полковник в глазах Уидмерпула — фигура значения всего лишь местного и временного. Ведь у честолюбья Уидмерпулова замах до Армейского совета и еще дальше. А Барбара вызвала в нем ту любовную страсть, при которой мазохистская покорность объяснима. Все же стоит отметить эту разницу реакций Уидмерпула.
— Слушаю, сэр, — сказал он. Козырнул, повернулся четко на каблуках (чем не журнальный герой Битела?) и, тяжко топая, вышел из коровника. Осыпав градом упреков еще нескольких присутствующих — впрочем, градины были уже помельче, — полковник Хогборн-Джонсон отправился шуметь еще куда-то. Не без задержек, но «кашу» расхлебали. Вернулся связной-мотоциклист, посланный Уидмерпулом, и сообщил, что это одна из санитарных машин, забуксовав во взрытой танками грязи, засела задними колесами в глубокой выемке. Машину же аварийной техслужбы, выполнявшей в нескольких милях оттуда ремонт гусениц пехотного бронетранспортера, не пустили, как слишком тяжелую, на упомянутый Уидмерпулом железный мост. Так что пришлось аварийникам, посланным на ликвидацию пробки, сделать порядочный крюк. Пробка вызвала несколько других заминок движения. Когда мотоциклист прибыл на перекресток, затор был уже устранен. Винить тут никого особенно не приходилось, и менее других — Уидмерпула: это обычные издержки одновременного движения чуть ли не всех военных машин Округа по местности, где дорог мало и дороги эти плохи.
С другой же стороны, такая незаслуженная головомойка — вещь в армии самая естественная и повседневная. Впоследствии мне приходилось видеть, как генералы на внушительных постах получали жесточайшие, наигрубейшие разносы от еще более высокопоставленных генералов — и это в сфере, астрономически возвышенной над мирком Хогборн-Джонсона и Уидмерпула. Правда, полковник Хогборн-Джонсон переборщил в бурности обвинений, слишком уж облил Уидмерпула презрением, вышел из границ служебного выговора. К тому же Хогборн-Джонсон прежде, как правило, бывал вполне доволен Уидмерпулом — сам Уидмерпул не раз этим хвалился.
Так или иначе, Уидмерпул был крайне обозлен. Сравнительно мелкий этот инцидент задел его так же больно, как бывшего моего ротного командира — Роланда Гуоткина — задевали нагоняи батальонного начальства. Из полковничьего сторонника (хоть и насмешливо-снисходительного в частных отзывах) Уидмерпул превратился в его злейшего врага. А возможность мести представилась сразу же по возвращении с учений. Была Уидмерпулу поднесена, так сказать, на блюдечке. Связана была она, эта возможность, с мистером Диплоком, главным делопроизводителем полковника.
Читать дальше