Татьяна Булатова - На фиг нужен!

«Дура старая, – корила потом себя Ивановна всю дорогу, трясясь в автобусе вместе с другими паломниками, выглядевшими в отличие от нее просветленно и благостно. – Видать, господь нарочно покоя мне не дает», – рассудила она и, вернувшись, назначила себе пост сроком на четыре недели, который держала с непривычным для себя рвением, обходясь одним хлебом и водой.

Сколько раз бедная женщина клялась себе отказать племяннице от дома! Но тем не менее, как только худосочная Нелька появлялась на пороге, Ивановну тут же сковывал необъяснимый страх. Как парализованная, она терялась, обмякала и послушно исполняла все, чего только черная Нелькина душа пожелает. «Одержимая!» – порой с ужасом думала старуха и всерьез размышляла над тем, как заманить племянницу в Калдовскую чувашскую церковь, известную на всю Зарецкую область ритуалом пронесения чудотворной иконы Пантелеймона Целителя над лежащими на полу верующими. Говорили, помогает.

– Тебе надо, ты и иди, – отбрила тетку Неля, как только та заикнулась об этом. И вроде как в отместку через неделю привезла вот этого, без имени, без фамилии, и оставила здесь умирать, предупредив старуху о том, что ждать недолго. Всучила деньги, немного, правда, пакет разносортного шмотья и пригрозила, растянув губы в ехидной улыбке и напугав Ивановну до смерти:

– Если чё, уйдешь вместе со мной. Или туда. – Нелька показала глазами на потолок. – Или сюда. – Она скрестила пальцы, изобразив тюремную решетку. – Поняла?

Старуха, сглотнув, покорно кивнула. Спорить с племянницей было бесполезно.

– Скоро приедешь? – робко полюбопытствовала она и, напугавшись собственной смелости, тут же отвела взгляд.

– Когда надо, тогда и приеду, – с вызовом ответила Нелька и вытащила из кармана ветровки небольшой пакет с порошком. – По чуть-чуть, – скомандовала она и кивнула в сторону кровати, когда-то принадлежавшей покойному мужу Ивановны. – Боли у него… А это, чтоб не мучился, – проникновенно произнесла она и уже через секунду ехидно уточнила у тетки: – Ты ведь не хочешь, чтоб человек мучился? Ты ведь у нас, Маня, божий человек? Совестливый?

– Даже и не знаю, – потупилась Ивановна и, вздохнув, добавила: – Грех это все, порошки твои. Коли болен человек, в лечебницу его вези, а не к тетке в дом, на ночь глядя, чтоб ни одна душа не видала. Угробили парня-то?

– Поговори еще! – замахнулась на тетку Нелька и заметно занервничала. – Некогда мне, Маня, с тобой разговаривать. Видишь? – Она показала глазами на окно. – Ждут меня. – За забором, переминаясь с ноги на ногу, торчали два амбала, лиц которых Ивановна, когда Славу вносили, даже разглядеть не успела. – Так что, если надумаешь гостей звать, знай, ребята мои дорогу знают. Не ровен час, в гости явятся… Поняла?

– Поняла, – со слезами выдохнула Ивановна и попятилась.

– Смотри мне, – процедила в ответ Нелька и, не попрощавшись, выпорхнула из комнаты.

«Ведьма!» – перекрестила тогда захлопнувшуюся за ней дверь старуха и осталась наедине с чужим человеком, без имени и без документов. В пакете, оставленном Нелькой, ничего, кроме пары спортивных трико, трех вылинявших маек и завернутой в салфетку одноразовой бритвы, не было. Внимательно рассмотрев ее, Ивановна искренне удивилась тому, до чего дошел прогресс, и на всякий случай засунула станок в бокал с кипятком на промывку – подсмотрела у покойного мужа.

Ночами незнакомец принимался стонать, и тогда старуха, включив единственную в доме лампочку, громко шаркая, плелась к нему из своей комнаты, накинув на сорочку пуховый платок. Почувствовав рядом человеческое присутствие, подкидыш успокаивался и, чуть-чуть приоткрыв глаза, скользил невидящим взглядом по комнате, ни на чем не останавливаясь.

– Сейчас-сейчас, – с полуслова понимала его Ивановна и поила с ложечки наспех разведенным в воде порошком, не заботясь о пропорциях – как рука возьмет. Через какое-то время незнакомец успокаивался и лежал в темноте, ни на что не реагируя, с открытыми глазами. К утру засыпал и дремал до самого вечера, не проявляя никакого интереса ни к еде, ни к разговорам. Возникало ощущение, что он их просто не слышит. Поначалу Ивановна пыталась будить его, чтобы накормить или напоить, а потом приноровилась и стала потчевать один раз в день жидкой, как вода, манной кашей. Единственное, что старуха выполняла по часам, был туалет подкидыша. Больше всего Ивановна боялась пролежней, а потому ворочала высохшего парня с боку на бок для того, чтобы протереть спину камфорным маслом. И тьфу-тьфу-тьфу, бог миловал!