Татьяна Булатова - На фиг нужен!

– Ладно, ладно, – отступилась от них Кунеевская и повторила свое приглашение наконец-то вернувшейся из коридора Кате, предварительно оговорив, что отказ принимается, потому что идея пришла неожиданно, а уже могли быть планы… Но если Екатерина Сергеевна согласится, то давайте забудем про новоселье и просто на Новый год. И разумеется, никакой складчины, и вообще буду признательна…

– Я должна посоветоваться с мужем, – заметно стушевалась Катенька Прахт, пораженная столь нетипичной для начальницы интонацией. Обычно Нинель Владимировна никогда не просила. Она приказывала. И даже обращаясь с какой-нибудь просьбой, излагала ее так, что у человека и мысли не возникало, что можно ее не выполнить. Но сейчас Кунеевская просила по-настоящему. Так просят о помощи, с трудом переступая через собственную гордость.

– Тебе что? Больше делать нечего? – налетели на Катю Наташа и Тоня, как только Нинель Владимировна вышла из бухгалтерии. – Даже не вздумай! У нее очередной бзик, а ты под нее подстраивайся! Обойдется наша Нинель! Не маленькая, не заплачет.

«А вдруг заплачет?» – расстроилась Екатерина Сергеевна и перезвонила мужу, начав издалека.

– Тебе это надо? – скептично поинтересовался Яков (он же – Зайчонок) и все же согласился. Но при условии, что Новый год они встретят, как планировали, дома, а потом пойдут поздравлять родителей и заодно навестят «твою мадам Кунеевскую».

– Спасибо, – поцеловала Катенька трубку и сняла груз с души, пообещав Нинель Владимировне, что зайдут с Яшей обязательно, только уж, извините, после полуночи, часу во втором, а то и третьем, потому что и мамы, и папы, сами понимаете.

– Понимаю, – с благодарностью кивнула в ответ Кунеевская и успокоилась.

– Может быть, я все-таки останусь? – в третий раз переспросил мать Юра, наблюдая тридцать первого декабря за тем, как та готовится к приему гостей, которые то ли придут, то ли не придут. И в третий раз Нинель Владимировна отрицательно покачала головой.

– Давай мы встретим Новый год вместе, а потом я уйду, – предпринял последнюю попытку ее сын и нарвался на пафосные рассуждения о том, что вот когда-то она отказывала себе практически во всем, всегда идя на поводу у его отца, и рядом не было ни одного человека, который бы сказал ей: «Нина, остановись! Подумай о себе, Нина!»

– А если бы такой человек был? Что-нибудь бы изменилось?

– Конечно бы, изменилось! – ответила Нинель Владимировна, достала новое белье и перестелила свою постель.

– Зачем ты это делаешь, мам? – удивился Юра и уселся на кровать.

– Ну-ка, брысь! – шутливо замахнулась на него Кунеевская и добавила: – В Новый год – во всем новом.

– А как же платье? – поддел мать Юра и показал глазами на то, в котором Нинель Владимировна ходила на Катину свадьбу.

– Красивое, правда? – грустно улыбнулась сыну Кунеевская и перевесила платье в шкаф.

– Красивое, – насторожился Юра и подошел к матери: – Мам, ну ты что?

– Ничего, – спокойно отодвинула сына в сторону Нинель Владимировна и невзначай поинтересовалась: – У тебя есть женщина?

Юра от неожиданности крякнул:

– Ну, ты даешь! – говорить об этом в семье Кунеевских было не принято.

– А что такого? Тебе же не пятнадцать. Вот, например, если у меня нет мужчины, я так спокойно и говорю: «Нет мужчины». Кстати, а где ты хранишь свои деньги? На карточке?

– На карточке, – подтвердил Юра.

– Я тоже на карточке, – поделилась с ним Нинель Владимировна и невзначай сообщила: – Код три тысячи три.

– Ты меня удивляешь – мам, а еще главный бухгалтер! Нельзя было посложнее комбинацию цифр придумать?

– Нельзя! – проворчала Кунеевская, а потом многозначительно произнесла: – Вообще-то это тридцатое марта. Твой день рождения.

– Ну, спасибо, напомнила, – пробормотал Юра и вышел из материнской спальни. Его не покидало чувство неловкости, как будто Нинель говорила о чем-то таком, о чем говорить так же недопустимо, как недопустимо выходить голым к столу. И вроде бы в ее словах не было ничего предосудительного, но все равно это странное чувство, что он подглядывает за собственной матерью, не покидало Юру. «Скорее бы!» – поглядывал он на часы и торопил время.

– Когда ты уйдешь? – Нинель Владимировна тоже словно бы тяготилась присутствием сына в доме и периодически посматривала в окно: не стемнело ли?

Дождавшись сумерек, безошибочно определила – часа четыре, наверное, и предложила Юре прилечь, чтобы ночное гулянье не превратилось для него в испытание на прочность.