Анн-Лор Бонду - А еще я танцую

Вторая вещь, о которой я хотел тебе сказать, касается твоих странных отношений с девицей из Ле-Клуатра.

Жози убеждена, что ты повредился рассудком. Наверное, поэтому она рассказала тебе не все. Зато мне — все. В своем «отчете» она упустила одну деталь. Не знаю, важна она или нет, сам смотри.

Она написала тебе, что видела фамилию на почтовом ящике, но утаила, что в ящике была почта. Большой конверт, который даже не помещался в него целиком. Жози поняла, что дом заперт, и рискнула потянуть за уголок конверта, чтобы посмотреть, что на нем написано. Святое женское любопытство! Представь себе, конверт был отправлен из комиссариата Девятого округа Парижа.

Поступай с этой информацией как знаешь. Надеюсь, ты не вляпаешься в грязную историю (про Лисбет пока молчу!). Все, Жози вот-вот вернется, надо успеть удалить письмо. Не забудь — это наша тайна! Не проболтайся!

Держись, старичок.

Как только смогу (блин, слышу, машина подъезжает!)

Обнимаю!

13 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Красавица моя, милая Глория!

Пишу тебе из Праги (пригласили во французский лицей), где пробуду до воскресенья, то есть до завтра. Приезжать в этот город без возлюбленного я тебе категорически запрещаю. Если у тебя его пока нет, подожди, пока он появится, и приезжай вместе с ним, иначе испортишь себе всю поездку. То же самое относится к Венеции. Обещаешь?

Наверное, ты удивлена, что я тебе пишу. Действительно, я делаю это нечасто. Но, когда ты прочтешь мое письмо, удивишься еще больше. Нет-нет, не прыгай сразу в конец письма! Ты же знаешь, как писатели это ненавидят. Как-то мне случилось наблюдать такую сцену. Я ехал в поезде, и рядом со мной молодая женщина читала мой роман, да не какой-нибудь, а самый любимый, «Живые и мертвые, Барт». И вот она у меня на глазах полезла на последнюю страницу, чтобы посмотреть, чем кончится история. Я чуть ее не обматерил.

Поэтому, пожалуйста, наберись терпения и прочти все написанное в должном порядке, хорошо?

На Пасху у Никола не было только тебя, но я ни в чем тебя не упрекаю. С тех пор как не стало Веры, ты на семейные сборища ни ногой. И я тебя понимаю. Я сам каждый раз говорю себе, что, думая только о ней, мы будем ощущать ее отсутствие так же явственно, как ощущали бы ее присутствие, и изображать радость, отчего станет только хуже. На самом деле ничего подобного не происходит. Конечно, мы думаем о ней, но в то же время постепенно ее забываем. Жизнь берет свое — вспомни, как люди ведут себя после похорон.

Каждый притащил что-то из еды, мы много смеялись, было шумно, весело и бестолково. В следующий раз обязательно приезжай — будешь приятно удивлена.

Я мог бы позвонить тебе, но предпочитаю написать — так мне проще взвешивать свои слова, а я обязан взвесить каждое. У тебя, со своей стороны, будет время обдумать прочитанное, не отвечая в ту же секунду, что намного комфортнее. Мне не хотелось бы ни подгонять тебя, ни принуждать к чему-либо, ни заманивать в ловушку.

Я хочу поговорить с тобой о той пятнице, когда почти пять лет назад я вечером заезжал за тобой в Лион. Это было в октябре 2008 года, следовательно, тебе был 21 год и ты уже училась в консерватории. Я поехал за тобой потому, что на железной дороге объявили забастовку, помнишь? Вера не смогла, она в те выходные уезжала с коллегами-переводчиками по работе куда-то на юг. Я добрался до тебя поздно, ближе к полуночи, и ты ждала меня в подъезде. На обратном пути я немного заплутал, и мы случайно оказались на улице, которую ты, возможно, узнаешь на прикрепленной к письму фотографии.

Нет, фотографировал не я. Снимок мне прислали недавно, сопроводив вопросом, говорит ли он мне о чем-нибудь. Это походило на начало шантажа, поддаваться которому не входило в мои намерения, и я ответил отрицательно. Мало того, я вступил в дальнейшую переписку с отправительницей снимка, оказавшейся очень славной женщиной. Что касается рукописи, которую она прислала мне с первым письмом, то я решил, что не стану ее читать.

Итак, Глория, две важные вещи.

Во-первых, рукопись — никакая не рукопись. Это письма. Навскидку их штук сорок — навскидку потому, что пакет я так и не вскрыл. И скорее всего, никогда не вскрою. Мне слишком страшно.

Во-вторых, фотография повергла меня в сильнейший душевный трепет, потому что я мгновенно узнал на ней ту лионскую улицу, по которой мы с тобой вдвоем случайно проезжали октябрьской ночью 2008 года и стали свидетелями странного и незабываемого события.