Карл-Йоганн Вальгрен - Живописец теней

– Ингрид Сведе? – орал в трубку Андерс. – Ты об этой эротической старлетке? Трах-бах-Ингрид?.. Тут мы сталкиваемся с демографической проблемой… ей ведь уже за сорок?.. Может, Бинго Ример предложит кого-нибудь посвежее… ну вот та, например, с титьками… как ее, Наташа Пейре?.. Конечно, конечно, сбрось мне этот файл… на неделе поговорим.

Андерс сложил мобильник и небрежно нацарапал что-то на бумажке.

– Если Брокенйельм мог реабилитировать Билли Батта в «Баре», почему бы нам не пригласить Торстена Флинка… – Вид у него был такой, как будто он только что сделал трудный моральный выбор.

– Разумеется! Мне нравится Торстен… К тому же ему надо помочь… Мы же говорим о большом художнике сцены, а сейчас у него трудная полоса в жизни… Это будет очень благородно – предоставить ему крышу над головой, карманные деньги… В благодарность он может сделать что-то вроде театрального шоу онлайн…

– Не мели чепуху, – сказал Андерс, – нашему контингенту насрать с высокой горы на Торстена как актера. Они хотят видеть алкоголика, наркомана… в общем, лузера! Неудачника!

Он снял кроссовки «Конверс» и начал сильно массировать правый голеностоп.

– Ты когда-нибудь замечал, Йокке… самые крупные деятели в отрасли… Шерман, Вайсс, Ашберг… они все евреи!

– Ты что, подался в антисемиты на старости лет?

– Я просто констатирую, что у евреев гениальный нюх на эту комбинацию – деньги и клубничка… о дьявол, как болит нога! Мой врач утверждает, это потому, что у меня неверно поставлен свинг в гольфе. Ты слышал когда-нибудь что-то подобное? Неверно поставлен свинг!

– Звучит вполне антисемитски, если хочешь знать мое мнение…

– Дорогой Иоаким… Я голосую за левых. Мне нравится эта страна, мне нравится система, я охотно плачу наши запредельные налоги… но годы в отрасли научили меня ненависти к политкорректности… где есть политкорректность, там нет телевидения… Слушай, ты зачем пришел? Евреев защищать?

– Ты написал, что у тебя есть для меня работа.

Андерс соорудил горестную гримасу:

– Честно говоря, я не думаю, что ты именно тот человек, который нам нужен…

– Но у меня на автоответчике…

– Уже нет! Мы работаем под прессом, Йокке… Мы сейчас наняли людей, пробили стену… отрасль трясет. – Андерс угрожающе помахал ингалятором, очевидно, чтобы сделать образ трясущейся отрасли более доходчивым. – У меня астма развилась от всех этих стрессов. Нет ни малейшей свободы маневра, даже смешно… Если мы не введем пару новых форматов, ничего хорошего нас не ждет…

– У меня полный пролет, Андерс. И у меня было ощущение, что…

– Sorry. Ты умный парень. Но в нашем деле погибнешь. Для твоего же блага, Иоаким, я вынужден тебе отказать.

В конференц-зале клонированные секретарши собрались вместе, чтобы продемонстрировать свою неотразимую женственность пожилым дядькам, одетым как подростки. Иоакиму вдруг стало очень грустно, что ему никогда не представится возможность узнать их поближе.

– Я мог бы помочь тебе быстро заработать… – вдруг сказал Андерс. – Ты еще не продал свой дом на Готланде?

– А что?

– Не мог бы ты его сдать на пару недель? Тебе хорошо заплатят, куда лучше, чем через бюро. Очень хорошо заплатят!

– А зачем им мой дом?

– Киносъемка. Один мой знакомый ищет экзотическую натуру. Я мог бы направить его к тебе.

– Ничего противозаконного?

– С чего ты взял? Он снимает фильм, и ему нужна подходящая натура. Вот и все. Я позвоню тебе на неделе. Держись…

В самом начале восьмого Сесилия вышла из конторы. Она осторожно огляделась по сторонам, словно почувствовала слежку. В дождевике, яхтсменских башмаках и забавной зюйдвестке она напомнила Иоакиму ночного сторожа на парковке. Она глянула на часы и прогулочным шагом двинулась вверх по Уденгатан. Он пошел за ней, держась поближе к парку Васа, чтобы в случае чего успеть туда юркнуть. Как в кино, подумал он.

Жалкий тип , – весомо произнес внутренний голос, – ну и трус! Ты не стоишь даже тени этой женщины! Иди домой и ляг… пора начать жить по-человечески!

Она остановилась у ресторана «Васахоф» и зашла купить сигарет. Этот ресторан… когда-то здесь разыгрывался символический пролог их любви, за тарелкой с омаром и устрицами и бутылкой шампанского (Альфред Гратьен, Брют Миллесме 1997, 1200 крон за бутылку)… А здесь, под дождем, качество жизни все ухудшалось. В это время года у него всегда появлялась мысль – не эмигрировать ли куда-нибудь в теплые края? Но сейчас эта тяга была заметно слабее, чем обычно: ни мокрые носки, ни все ухудшающееся настроение, ни сгущающаяся над городом тьма – все это было неважно по сравнению с женщиной, вышедшей из ресторана с сигаретой «Мальборо» в углу рта и без малейших сомнений, чуть ли не прыжками, изящными, впрочем, как у газели, взявшей курс на Уденплан. Ради Сесилии, подумал Иоаким, он согласился бы и на еще более мерзкий климат, на еще более непроглядную тьму, еще более пронизывающий ветер… он согласился бы на жизнь у еще более холодного моря, лишь бы чувствовать ее тело рядом со своим.