Карл-Йоганн Вальгрен - Живописец теней

– Why are you there? – спросил он, повернувшись к сыну. – Why did you come to visit me in Stockholm? At least tell me if you are gay. I’m your father, I have right to know! [180]

Фидель посмотрел на них без всякого выражения – сначала на Иоакима, потом на Хамрелля.

– Fuck you! – сказал он наконец. – Fuck you both.

Perverts! [181]

Вычислить анонимную аватару «Господин Рюддингер» в немецком аналоге «Flashback Forum» оказалось задачей, достойной Интерпола. Но проблему, решение которой наверняка потребовало бы не меньше недели работы целого отдела уголовной полиции, специализирующейся на поимке педофилов и террористов, Фидель решил за час с небольшим. Поэтому Иоаким и в самом деле был ему очень благодарен… В Фалькенберге, где Иоаким наводил справки перед отъездом в Берлин, дела шли как по маслу. Семборн, вопреки всем ожиданиям, купил последнего Кройера за сумму, которая наверняка покроет все их путевые расходы на месяц вперед.

– Какая мне теперь разница? – сказал адвокат под конец, выслушав все аргументы Иоакима. – Меня и так уже надули на чудовищную сумму.

– Вы манипулировали с отцовской бухгалтерией. Я мог бы заявить на вас в полицию, но не стану этого делать. Кстати, ваша репутация только выиграет, если вы приобретете еще одного Кройера. Такие вещи производят впечатление.

– Здесь искусство никого не интересует, – горько сказал адвокат. – Кто здесь вообще слышал имя Кройера? Большинство уверено, что Пикассо – название пиццерии. Но я понимаю, что ты хочешь сказать. Поверь мне, очень хорошо понимаю.

Шантаж подействовал. Адвокат нервно двигал очешник по гладкой поверхности стола.

– Что же, картина составит компанию остальным в чулане.

– Или ты продашь ее еще большему идиоту, – пробурчал Карстен со своего наблюдательного поста в кресле для посетителей. – Это как пирамида, парень. Последний проигрывает.

Семборн, похоже, воспринимал спутника Иоакима как уголовника, специализирующегося на выбивании денег, кем он, по правде говоря, в данном случае и являлся.

– Не думаю… С этого момента моя коллекция – мое частное дело, никому показывать ее не собираюсь. Ни одно полотно. Гётеборгские колористы, Рагнар Сандберг, халландские мотивы… Крестьянку с сыром я уже снял.

Иоаким посмотрел на светлое пятно на обоях, и ему почему-то стало грустно.

– Не знаю… – сказал он. – Думаю, она вполне может оказаться оригиналом.

– Это ты говоришь мне в утешение? Я так понимаю, что все картины, проданные мне за эти годы, – фальшивки. Он штамповал их в своей мастерской. Я только теперь это понял. Сидел и подделывал старых мастеров – в розницу и оптом.

Сквозь открытое окно в комнату доносились запахи Фалькенберга, застенчивое обонятельное эхо, напомнившие Иоакиму далекое фалькенбергское прошлое. Карканье ворон на большом дубе у Докторской аллеи – это же наверняка потомки ворон его детства… Он слышал журчание реки, журчание провинциальных разговоров на провинциальном диалекте… многие из этих людей никогда не бывали в Стокгольме. Вдруг он увидел весь город в поблекших, но все же ярких красках семидесятых, отзвуки голосов того времени, когда отец был именно тем, кем считался в своем окружении, и тем самым сообщал его, Иоакима, существованию уверенность и стабильность.

Только что на улице перед адвокатской конторой его остановил старый приятель по гимназии – лысый, тучный мужчина. Он заговорил с ним о погоде, о природе… Иоакиму потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы осознать, что это не папа его гимназического приятеля, а сын папы гимназического приятеля, то есть гимназический приятель собственной персоной… Ледяной хронологический сквозняк выдул его из недоступного пониманию туннеля времени, и вот теперь он пытался поведать Иоакиму о судьбе их общих знакомых и о важных провинциальных событиях в провинциальном городе.

– Поставь картину за дверью, – вздохнул Семборн. – И приходите завтра к девяти, лучше чуть пораньше. Я вам выпишу чек.

Чтобы убить время в городе, с которым у него уже не было никакой естественной связи, он в тот же вечер в вестибюле отеля сел за компьютер в поисках «Господина Рюддигера». Но дальше того, что ему удалось найти тот самый сайт, где он еще в Стокгольме обнаружил сообщение этого загадочного «Господина Рюддигера», дело не пошло. Некий «Б», писал Рюддигер, во время войны был фальшивомонетчиком. Иоаким попытался вспомнить разговор с тем стариком на похоронах отца два года назад… Он тогда называл псевдоним отца… Бруннен? Броннен? Или память ему изменяет?