Карл-Йоганн Вальгрен - Живописец теней

– Вот оно что, – сказал он. – Тогда расскажи всю историю еще раз. Карстен только прошелся по поверхности – по телефону все не расскажешь…

Пути к отступлению отрезаны. Теперь только придерживаться сценария и не раздражать режиссера.

– Мой приятель хочет от этой картинки избавиться, и я ему предложил…

– Картина краденая, не так ли? В Гётеборге, или что ты там говорил, Хамрелль? Я позвонил по тому номеру на визитке, и некто по имени Эрланд попросил оставить сообщение после сигнала, а еще там какую-то классику играли… ненавижу классическую музыку! А скажи-ка, Йонни, почему бы твоему приятелю самому не прийти и не объяснить, как к нему попала картина?

– Он хотел бы лечь на дно, пока все не утрясется, – сказал Хамрелль спокойно, открыл мини-бар и достал себе апельсиновый сок. – Кончай базар, Эмир… Либо ты мне доверяешь… мне и моему компаньону, либо нет. Если нет, садись, выпей что-нибудь, поговорим о твоих лошадях и последних новостях с Сульваллы и расстанемся друзьями.

В этой напоминающей дешевый фильм ситуации слова Хамрелля, как ни странно, прозвучали вполне достоверно. Невидимый режиссер дергал за ниточки, и они убедительно воспроизводили слова, в любом другом окружении показавшиеся бы попросту немыслимыми. А вот сценаристу делать было больше нечего. Волшебная алхимия искусства позволила превратить этот дикий диалог в нечто вполне реальное, в законченное событие, которое никому бы и в голову не пришло подвергать сомнению. Именно над такого рода сценариями Иоаким с удовольствием издевался в бытность свою студентом киноинститута.

– Покажите наконец, что у вас там, – сказал Эмир-Сергей, ставший заметно более покладистым. – А курить-то здесь можно? Или запрет на курение распространяется и на «Гранд-отель»? Я хочу сказать, здесь же уже почти не шведская территория. Международная, так сказать…

– Мы были бы очень благодарны, если бы ты воздержался от курения, – сказал Хамрелль совершенно непринужденно. – Могу предложить антиникотиновую жвачку.

На журнальном столике (от «Мио», так себе столик, разочарованно отметил про себя Иоаким, дизайнер пожадничал на реквизите; странно, потому что все остальное было класса Стенли Кубрика) – на этом так себе столике Хамрелль распаковал украденную картину Кройера.

– Как видишь, даже лейбл галереи сохранился, – спокойно произнес он, прислоняя картину к столику так, чтобы дневной свет как можно лучше освещал мазки Виктора Кунцельманна. – И два экслибриса предыдущих владельцев. Я не большой специалист, Эмир, но мне кажется, картина классная. Были бы у меня бабки, я бы тоже за нее поторговался.

По берегу в Скагене прогуливается женщина с маленькой собачкой. Зритель смотрит на нее с расстояния метров в десять. На женщине белое платье, в руке – зонтик, тоже белый, по-видимому атласный. Если смотреть на картину как на подлинник Педера Северина Кройера, написанный сто лет назад, можно, конечно, обвинить художника в китче, но, когда речь идет о подлиннике, эстетические резоны отходят на второй план.

– Слушай, это замечательно, – сказал Эмир, похоже, совершенно серьезно. – Я обожаю эту старую манеру. Охереть, какие были мастера! Как его? Крюгер? Современное искусство не для меня. Ты когда-нибудь был в музее современного искусства, Хамрелль? А я был. Ни хрена не понял.

Сценарий немного пробуксовывал, несмотря на сенсационно органичную игру Эмира. Следовало бы поработать с наложением звука, чтобы в звукоряде слышалось нечленораздельное бормотание Иоакима… Интересно, а каскадер предусмотрен? Почему-то Иоакиму представилась получасовая автомобильная погоня по городу.

– И что вы за нее хотите?

– Миллион наличными, – произнес рот Иоакима Кунцельманна, к удивлению его же мозга, и даже голосовые связки не подвели.

– И откуда мне знать, подлинник это или подделка?

– Доверяй интуиции, – сказал Карстен. – Похож я на человека, который может надуть старого друга?

– Слушай, я тебя узнал, – так же независимо от сознания произнесли губы Кунцельманна. – Мне кажется, мы летели год назад одним самолетом из Висбю. С тобой была красивая женщина…

Настроение резко переменилось. Нервный удар альтов из музыки к фильму ужасов. Эмир, несомненно, был отъявленным психопатом, потому что тон его сразу сделался угрожающим.

– И что ты хочешь этим сказать? У тебя что, проблемы?

– Расслабься, Эмир, не нервируй мальчика…

Неизвестно, возымели бы действие резоны Хамрелля, но Иоакима спасла хлопушка к сцене номер пятьдесят девять – запищал мобильник Хамрелля.