Карл-Йоганн Вальгрен - Живописец теней

– Надеюсь, с вами здесь хорошо обращались, – сказал он. – Знакомый вам директор Ульссон просил передать, что это, так сказать, на пробу. Это то, что может случиться, если вы не оставите в покое его сына, и не только его сына, а всю нашу молодежь…

Он достал ручку из нагрудного кармана:

– Вы немец, не правда ли, Кунцельманн? Непонятно, как это вы уцелели в войну…

Он достал из папки два документа:

– Я пока не требую, чтобы вы это подписали. Но если вас еще раз застанут в Хюмлегордене со спущенными штанами, вас могут и заставить.

– О чем вы говорите?

– О лечебном учреждении для таких, как вы. Вы пишете заявление о лечении, мы даем согласие. Существуют методы лечения людей с вашими проблемами. Вас вылечат и вернут к нормальной жизни… разве что с чуть ослабленным влечением. Если вы собираетесь продолжать, другого выхода нет.

– Кстати, как ты попал в Швецию? – спросил Аксельссон.

– С паспортом беженца.

– Откуда?

– Из Германии. С Красным Крестом. А до этого я был в Англии.

– Немец с английскими бумагами?

– Я служил во флоте Ее Величества во время войны. Но попал в плен и оказался в лагере для военнопленных в Бремене.

– Все уже проверили, Аксельссон. Бумаги в порядке. Немецкий дезертир.

– А я хочу проверить еще раз. Адрес!

Он дал им адрес своей комнатушки и оставил телефоны знакомого в «Буковскис» и Нильса Мёллера из «Глиптотеки» в Копенгагене. Они недоверчиво уставились на него:

– По части искусства? Ну, там полно гомиков… Тебе самому-то не противно?

На следующее утро его отпустили. К этому времени решение у него уже созрело. Бумаги оказались в порядке. Он получил все свои документы назад в картонной коробке, без всяких объяснений. Потом Виктор догадался, что они связались с его нынешним работодателем и тот за него заступился. А может быть, кое-что значило и имя Яана Тугласа, хотя Яан находился по другую сторону Атлантики.

Ему пришлось подписать бумагу, что он дает обещание в будущем воздерживаться от гомосексуальных связей. Это было условием – в этом случае они обещали никому не рассказывать о его ориентации. Но куда больше, чем разглашение его необычных сексуальных наклонностей, которое могло бы сильно повредить его карьере, его испугала скрытая угроза стерилизации. Он-то жил в уверенности, что все худшее позади, что ничего страшного уже просто не может с ним случиться. Теперь он понял, насколько это не так.

Я хотел жить по вашим правилам, и что получил? – думал он, щурясь на яркий утренний свет у ворот полицейского управления на Кунгсхольмене в этот июльский день 1950 года.

Уже на следующий день он пришел в мастерскую в Старом городе и на красивом деловом бланке с логотипом реставрационной фирмы написал письмо старому компаньону – он согласен. Фабиан Ульссон принадлежит прошлому.

Клара – так назывался облюбованный Виктором район Стокгольма. Он надеялся избавиться от прошлого, замуровать его, забыть. Фредсгатан и Дроттнинггатан, Кларабергсгатан и Васагатан стали границами его карты мира. Он отогревался в дешевых пивных и кафе, кинотеатры «Голливуд» и «Лондон» стали оазисами, куда он приходил после дневных мытарств на своей новой родине.

Клара – это джунгли, часто думал он; район немного напоминал ему Санкт-Паули в Гамбурге или Фридрихшайн в Берлине. Он держался в стороне от всего, что было предназначено для немедленного употребления: газеты, контрабандное спиртное, женщины, порнография… Уличные торговцы – насаре – предлагали бритвенные лезвия, шнурки для ботинок и лотерейные билеты. Сонгнасаре – еще одно появившееся в его словаре нелепое выражение, они хватали прохожих за плечо и предлагали рассказать историю или спеть что-нибудь за двадцать пять эре, за «блейд» , как они называли монету на своем странном жаргоне.

Он ни за что бы не узнал этот район, читая появившиеся много лет спустя его ностальгические описания. Дешевые отели, где он ночевал в первые месяцы своего пребывания в стране, были переполнены выброшенными из нормального течения жизни людьми… «Савой» на Брюггаргатан… четыре кроны за ночь, он жил там, пока в его номере не протек потолок и он не был вынужден съехать… «Дротт» на Клара Вестра… там, на козетке в коридоре, он нашел умершего от передозировки наркомана. Голубоватый тон мертвого лица, похожий на тот, каким пользовался Вермеер, когда писал стариков, навсегда запечатлелся на сетчатке. Карманные воры, продавцы наркотиков, сутенеры, тысячи бывших крестьян, согнанных со своих мест разрастающимися городами, – они, по мнению Виктора, были еще более несчастны, чем эмигранты, пытавшиеся заглушить память пережитых ужасов, беженцы… перемещенные лица, как их называли на тогдашнем языке. Беженцы – это беженцы, у них есть еще на что надеяться, они начинают жизнь с нуля.