Меняется заставка, и теперь по экрану показывают огромную комнату для переговоров с сотнями людей, сидящих в креслах, и моего отца, стоящего за трибуной.
Вот оно!
— Благодарю всех за участие в собрании, — начинает он. — Мы собрались здесь сегодня, чтобы обсудить очень важный вопрос, о котором вы, скорее всего, читали в недавнее время. О возможном слиянии между «Медиа-империей Ларраби» и известной, а также успешной французской компанией «ЛяФлер Медиа».
Справа от отца замечаю Паскаля ЛяФлера. Не могу удержать рык при виде него. Мой отец, с другой стороны, приветствует его легким, осведомленным кивком, на что ЛяФлер отвечает еле заметным жестом.
На самом деле я вроде как удивлена лицезреть привычное жесткое и невозмутимое поведение своего отца. Я думала, что после того, как он прочтет мою записку и прикрепленное к ней доказательство, он будет выглядеть немного, даже не знаю, возмущенным? Разгневанным? Сами посудите, его по-крупному обвели вокруг пальца люди, которым он доверял, а он выглядит точно так же, как и всегда. Спокойным и собранным. И, что более важно, готовым вести дела.
Но, полагаю, это можно списать на его превосходные навыки в бизнес-сфере. Благодаря ним он может выглядеть таким спокойным и безучастным, столкнувшись лицом с подобным предательством.
Наверное, он готовится к чему-то действительно хорошему. Могу только представить. Через несколько минут он повернется к ЛяФлеру, раскроет правду об этом двуличном мерзком типе, после чего действительно возьмет должное.
Я чувствую, как в знак одобрения ускоряется мое сердцебиение.
— Сегодня я выступаю здесь с целью заявить о своей официальной рекомендации проголосовать за эту обещающую бизнес-сделку, — говорит мой отец.
Подождите, что?
Хватаю пульт и нажимаю на кнопку повтора.
— Сегодня я выступаю здесь с целью заявить о своей официальной рекомендации проголосовать за эту обещающую бизнес-сделку, — говорит он снова, прежде чем продолжить. — Я твердо верю, что слияние с «ЛяФлер» является лучшим направлением стратегии «Ларраби Медиа» и ее инвесторов, а также полагаю, что вы примете во внимание мою рекомендацию и проголосуете «за». Спасибо.
В полнейшем шоке я наблюдаю за тем, как он спускается с трибуны и уходит из объектива камеры.
Что он делает?
Неужели он не прочел записку? Неужели она упала через щель в столе и теперь лежит без дела на полу? Вот же черт! Знала ведь, что стоит подождать до самого утра и лично отдать ему в руки!
А что, если он прочел ее и попросту проигнорировал? Что, если он подумал, будто я дурачусь, пытаясь выкинуть еще один из своих трюков? Или, что еще хуже, он увидел мое имя на записке, а затем выбросил вместе с приложением в мусор, предполагая, что раз документы оставила я, то на них и смотреть не стоит?
Боже мой. К горлу подступила желчь.
Я тянусь к сотовому, почти роняю его дважды, прежде чем удается держать ровно пальцы лишь для того, чтобы набрать номер Люка.
— Что происходит? — отчаянно спрашиваю я в тот же миг, как он отвечает.
— Не знаю, — признается он. — Не уверен. Он ушел прямо с собрания и даже не дождался результатов голосования. Я пытался поговорить с ним, когда он уходил, но он просто пошел дальше.
— Он видел мою записку? Он прочел документы?
Кажется, будто его голос раздается за миллионы миль отсюда.
— Я не знаю, Лекс.
Я кладу трубку и начинаю расхаживать по кухне. В конечном итоге начинает казаться, что комната давит на меня, поэтому я выхожу на улицу. Неистово шагаю по саду, пока с моего лица не стекает пот, а босые ноги окрашиваются в зеленый цвет.
Мне нужно поговорить с ним. Может, еще не слишком поздно. Может, я все еще смогу убедить его отменить сделку.
Залетаю внутрь дома и подымаюсь наверх. Надеваю порванные джинсы и черную худи Роландо. Почему-то она придает мне заряд храбрости. А сейчас мне понадобится вся храбрость, какую только смогу достать.
Быстро спускаюсь вниз по лестнице и зову Кингстона.
— Его нет здесь, — сообщает мне Горацио после моего третьего крика до разрыва легких.
— Тогда где он? — с мольбой спрашиваю я. — А знаешь что… не важно, сама поведу.
Я разворачиваюсь в сторону гаража прямо в тот момент, когда открывается парадная дверь и в фойе заходит мой отец.
Я восемнадцать лет прислушивалась к тому, как входит (и выходит) мой отец. Можно даже сказать, что я вроде как эксперт в этой области. Ученый по данной проблематике. Если бы в университете преподавалась дисциплина по его уходам и приходам, то у меня была бы должность профессора на постоянной основе.
Читать дальше