Валерий Хайрюзов - Точка возврата

Дядя Коля выпрямил шею, молодцом посмотрел на хозяйку, в это время за стеной что-то щелкнуло, несколько раз жалобно пропищала кукушка.

— Вовка из города в подарок часы привез, — оглянулась хозяйка. — С ней как-то веселее, будто дома еще кто есть. Обещался прилететь, да, видно, не отпустили.

— Опять что-нибудь натворил, — буркнул Малышев. — Вот и не отпустили. И правильно сделали.

Татьяна Михайловна поджала губы, уставилась на мужа:

— Вечно ты к нему придираешься. Ну, вырвется к матери, чего не погулять. Здесь все у него друзья-товарищи. Митька Сахаровский вот что утваряет в твоей смене, ты про него молчишь, будто воды в рот набрал, а сына родного готов на порог не пускать.

Мы молчим, все знают, сколько хлопот доставляет Володька Малышев родителю. Еще парнишкой повадился каждую субботу летать зайцем в Иркутск. То на футбол, то в магазин за леской, то просто так. Влезет в самолет, спрячется где-нибудь в багажнике, а потом уже в Иркутске догонит командира, с хитрецой улыбнется:

— Ну, до чего же вы быстро летаете! Еле-еле я вас догнал.

Летчики, хорошо зная отца, погрозят ему пальцем, а на другой день отвезут обратно, сдадут отцу; тот выдерет его при всех ремнем, а через некоторое все повторится снова. Кое-как младший Малышев поступил в техническое училище, окончил его, стал работать в Иркутске, но продолжал чудить.

Бывало, принесешь ему посылку из дома, он тут же развернет ее, оттопырит толстые губы:

— Посмотрим, чего это нам родитель послал.

Вечером в комнате общежития, где жил младший Малышев, пир горой. Володька был непутевым, но и нежадным парнем. И многие прощали его за это.

— У хороших родителей есть один недостаток. Природа отдыхает на их детях, — как-то пошутил Николай Григорьевич.

У самого Меделяна тоже трое сыновей, всех он пытался пристроить летчиками, но только один смог подняться в небо. А с другими, как он сам выражался, случились холостые выстрелы. Во время войны дядя Коля был в составе действующей армии и рассказывал, как летал бомбить Хельсинки. И однажды, пригласив к себе домой, показал мне благодарственную грамоту от самого Верховного Главнокомандующего за успешно выполненную боевую задачу.

Татьяна Михайловна ушла на кухню, а наш разговор перекинулся на сегодняшний случай.

— Откажи двигатель пораньше — сидеть вам на Лене, — сказал Малышев, посматривая на меня. — На одном не ушли бы.

— По инструкции самолет должен идти и на одном, — возразил я. — В случае чего, выбросили бы груз.

— Инструкции, командир, двадцать лет, — возразил Малышев. — И писана она для новых двигателей. Этим двигателям двадцать часов до капремонта, со старого коня, сами знаете и спрос другой, можете считать — повезло.

— А все-таки хорош самолет, — влез в разговор Меделян. — Замены ему пока я не вижу. Вы посмотрите, какие у нас аэродромы, бетонных полос — раз два и обчелся. Нужен он здесь, по Северу, такой самолет, ой как нужен. Ему бы локатор поставить: летом грозы кругом, а мы точно слепые. Попадешь в грозу, он, бедный, скрипит, жалуется, но терпит. С большим запасом сделан, по-русски, надолго.

— Обслуживать его хорошо, удобно. Вскрыл капот — все на виду, а в этих новых не доберешься, — соглашается с ним Малышев.

— Зато на новых скорость, высота, автопилот, — заметил я.

— Ну и что, мы разве против, — сказал Николай Григорьевич. — Пусть они себе летают в Москву или Хабаровск, а сюда их не пошлешь, каждому — свое. Нам когда-то Ан-2 казался чудом техники. Собственно, так оно и было, приборов — полная кабина, можно лететь вслепую, груза берет много, сесть можно на любую поляну. Потом появился наш Ил-14. Ведь флагманом гражданской авиации был, международные полеты на нем выполняли. А сейчас и он старым стал. Быстро идет время.

— И мы вот так же состарились между Иркутском и Киренском, — вздохнул я, — самолеты дадут другие, а летать все равно сюда будем. Вот вы почему отсюда не уехали? — обратился я к Малышеву.

Тот как-то странно посмотрел на Меделяна, нахмурившись, сжал губы.

— Я одну историю расскажу, давно это, правда, было, — тихо сказал он. — Чтоб знали, почему я здесь на всю жизнь остался, почему не стал, как Коля, бортмехаником. — Он помолчал немного, собираясь с мыслями, потом не спеша стал рассказывать.

— В пятидесятом мы с командиром подразделения Мясоедовым вылетели в Ербогачен к геологам. Техники тогда вместе с летчиками летали. Дело шло к вечеру, с утра полетов не было, туман стоял. С нами штурман — Миша Поляков, сейчас он в Иркутске работает. В Преображенске встретили начальника партии: мужик здоровый, лысый, уже в годах, лицо что мореная лиственница. Мясоедову его и нужно было — на ловца, как говорится, и зверь бежит. Ихняя экспедиция как раз тогда алмазы искала, а мы их обслуживали. Почту возили, грузы, людей. После войны мы много работали с геологами. Кто-то из наших академиков предсказал, что в Восточной Сибири алмазы должны быть. Поиски решили начать с Киренги. Почему именно с нее, не хочу врать, не знаю. Все обшарили — нет алмазов. Перешли на Тунгуску. Начали с верховьев, за лето верст сорок-пятьдесят пройдут, а может, и того меньше. Дошли они так до Усть-Чайки, пиропы стали попадаться, а это первый спутник алмаза. Встали они там лагерем, горы породы перелопатили, тишина. Им денег все меньше и меньше давать стали. Сами понимаете — нет результата. Сидят ребята как-то в палатке, манатки сворачивают, домой собираются. И тут в палатку луч солнца завернул, и вдруг на полу что-то блеснуло, да так ярко, что старший из них как заорет: «Алмаз!»