Валерий Хайрюзов - Точка возврата

— Вот как! — оторопело протянул Гордеев. — А ты, случаем, не того? Надо человека в деле посмотреть, дать ему шанс, а потом говорить.

— Потом поздно будет говорить. Да и не с кем.

Через некоторое время в номер пожаловали гости: Романова и Полищук. На Шуре был темно-синий костюм, белая кофточка, туфли на высоком каблуке. И какая-то свободная светская прическа. Николай вспомнил, как она раньше говорила, что когда шла на вылет, то одевалась специально для него. Теперь Шура оделась для Америки.

— О, да тебя поселили в президентские апартаменты. У меня по сравнению с твоими — каморка, — осмотрев номер, завистливо протянул Полищук.

— А ты посмотри ванную, там дюжина разных полотенец, — сказал Гордеев. — А какие простыни! Сделаны из хлопка, но будто шелковые.

— Да видел уже все не один раз, — сказал Полищук, но все же не поленился и, заглянув в ванную, начал считать полотенца. — Зачем их столько, все равно две ночи — и полетим в Фэрбенкс.

— А это слезы и сопли гостям подтирать, — ответил Гордеев.

— Петр Яковлевич, там за тобой приехал на «форде» американец. Желает забрать с собой господина Гордеева, — сказал Полищук и, подождав, когда за Гордеевым закроется дверь, кивнул на стоящую на столе сувенирную бутылочку «Аляски».

— Давай, депутат, угощай!

— Ну зачем ее трогать, пусть стоит, — сказал Порогов. — Для тебя это, что слону — дробина.

— Что, жалко стало?

— Кстати, у меня есть армянский коньяк. Есть «Столичная», — сказал Николай. — Перед самым отлетом купил на Столешниковом. Может, его попробуем?

— Да мы тоже водку взяли, — сказала Шура.

— Та водка для дела, — перебил ее Полищук. — На приеме подарим американцам. А сейчас, для сравнения, надо попробовать ихней. Пусть нас депутат угостит. А то зажал свое избрание.

Порогов открыл холодильник и достал бутылку виски «Джонни Уокер» с красной этикеткой. Сколько она стоила, он не знал, но подумал: тех долларов, что выдали на мелкие расходы, вполне хватит.

— «Джонни Уокер» в переводе означает «Джонни-гуляка», — сказал Полищук. — Я помню, в Луанде, в баре, мы его брали. Неплохое пойло.

— Вот и попробуем, — сказал Порогов. — Откроем для себя Америку и помянем наших далеких предков. Когда-то они приплыли сюда и подарили России новые земли. Жаль, что продали все за понюх табаку.

— Продали и правильно сделали. Мы на том берегу до сих пор нормальных туалетов завести не можем, — сказал Полищук. — И одно полотенце на всю Чукотку. А здесь вон для одного аж двадцать полотенец. И туалеты цивильные, как в «Метрополе». А всего в сотне километрах люди ходят до ветра. Как была немытая Россия, так и остается. Да чего там говорить, давай угощай, ты у нас теперь депутат, мы за тебя голосовали.

— Ну, допустим, не все, — сказал Порогов.

— Но теперь-то какая разница…

Николай достал из бара пузатенькие рюмки и начал разливать, но не так, как делали, когда, оставшись ночевать в северных аэропортах, принимали на грудь с холода сразу по полстакана, а налил по-европейски, на глоток.

— Ну вот, что за новости? Давай наливай по-русски, — сказал Полищук. — Все равно спать. Мне это вместо снотворного.

Порогов молча налил полный бокал, посмотрел на Шуру. Она укоризненно покачала головой, показав, что не следовало бы делать этого.

— А ну, вруби телик, развращаться, так уж до конца, — сказал Полищук.

У телевизора было сорок восемь каналов вещания. Но работали далеко не все. Дикторы улыбками демонстрировали, что они довольны, благополучны и уверены в завтрашнем дне.

— Ребята, пойдем прогуляемся, — неожиданно предложила Шура.

— Да-да, можете идти, а я, если не возражаешь, посижу у тебя, посмотрю телевизор, — сказал Полищук Николаю.

Порогов понял: телевизор был для него поводом, в бутылке еще оставалось достаточно виски.

Пока они знакомились с начинкой гостиничного номера, над Номом прошумела короткая весенняя гроза, дождь омыл поселок, прибрежные камни, по ним на четырехколесных мотоциклах «хонда», как ковбои, носились подростки. Были среди них и девчонки. Взрослое население ходило по берегу и собирало скопившийся за зиму мусор: пластиковые пакеты, бумагу, банки, коробки. Было тепло, тихо, на заборах не было видно листовок, лиц кандидатов, все было чисто, вылизано, благопристойно. Снующие по улочкам люди напоминали Порогову весенние субботники, и Николай сказал об этом Шуре.

— Мы там у себя кричим и ерничаем, что не бывает безвозмездного труда, киваем на американцев: мол, они-то себе такого не позволяют, а посмотри, они делают то же самое.