Владимир Чугунов - Буря

Я лёг на диван. Постарался не думать об этом, даже закрыл глаза. Но совесть продолжала мучить. «Да в чём я виноват? Что не люблю? Что полюбил другую?» И всё-таки я понимал, что было в моей новой любви что-то нездоровое. Но ведь любил же? Ещё бы! Даже внутренне сжимался от одной только мысли о том наслаждении, которое испытал.

Я перевернулся вниз лицом.

Меж тем совсем рассвело. Я слышал, как собрался и уехал на вокзал встречать маму с Митей отец, как напутствовала его голосом бабушка. Слышал, как, осторожно приоткрыв дверь, она заглянула ко мне, но я не пошевелился.

Затем я всё же уснул. Приснилось, что я, совсем маленький мальчик, бегу по полю, а за мной гонятся плохие дяди. Они вот-вот догонят меня, но я отталкиваюсь от земли и, быстро-быстро работая ногами, подымаюсь в воздух. Злые дяди подпрыгивают, стараясь схватить меня, но я изо всех сил кручу ногами, как на велосипеде, и подымаюсь чуть выше. Всего чуть-чуть. А потом опять опускаюсь. И тогда они вновь начинают подпрыгивать, чтобы схватить меня… И так до тех пор, пока не проснулся…

Сколько же было в моей комнате солнца! Всюду! На полу, в зеркале, на стене, в окне, и сам воздух, казалось, был полон света! И я тотчас понял — почему. Приехала мама! И её голосу, казалось, радовались даже стены дома! Так радуется всё живое, когда появляется хозяйка!

Я облегчённо вздохнул, сказал, как бывало в детстве: «Ма-ама!» — и вскочил с дивана. В комнату влетел Митька.

— Смотри, что у меня есть?

И стал вываливать из карманов брюк на мой письменный стол всякий хлам.

— Убери сейчас же, придурок!

— Сам ты плохо кашляешь!.. А я кого ви-идел?

Я не отреагировал.

— А я кого ви-идел? — опять промычал он.

— А теперь не видишь, нет? Ну и вали отсюда!

Он обиженно открыл дверь, на прощанье огрызнулся:

— Дать бы тебе! Да зашибить боюсь — брат всё-таки!

Я догадался, кого он видел, и не прочь был узнать подробности, например, где именно — на вокзале или тут? — но не снисходить же до уровня этого обормота, не унижаться же до расспросов. «А я кого видел!» Припадочный!

Солнце господствовало и во всём остальном доме. И было такое впечатление, что у нас опять именины. Мама поцеловала меня и сильно прижала к груди. И хотя у меня щипнуло глаза, всё-таки достало мужества обойти стороной детство.

— Да ты, смотрю, совсем взрослым стал! Всего две недели не виделись — а просто не узнать! А кудрявый какой! Это что такое?

— Да ладно… — и я смущённо опустил глаза.

Мама легонько ущипнула меня за щёку, потрепала по волосам.

— Уехала? — тихонько спросила она. — Почему не провожал?

Я неопределённо пожал плечами.

— Ну-ну, не хочешь, не говори… С университетом как? В деканате не был?

— Я всё за него сделал, — сообщил отец.

— И ладненько… Ну что, к столу?

Митя уже был там и во всё вкусненькое совал и облизывал свои грязные пальцы. Мама удивлённо сказала: «Ми-итя!» И он тотчас расплылся в дурацкой улыбке. Я показал ему кулак, он мне кукиш. Бабушка констатировала: «Не стыдно?» Но нам не было стыдно. Ему потому, что он ещё не дорос до такого высокого чувства, мне потому, что я был прав.

За столом сидели долго. Ели, пили, разговаривали. Опять ели, опять пили, опять разговаривали. Когда наконец всё это закончилось, «и глаголы, и ястие, и питие», как прописано в бабушкиных книгах, я поехал на трамвае продлевать счастье. На коленях, аккуратно завернутая в газетку, у меня лежала алая роза. Что это могло означать, выше уже было сказано. И я даже представлял, как всё это будет происходить. Распахнётся дверь ателье, выйдет она, удивится, улыбнётся, и я преподнесу ей розу.

Но вышло другое. Она рассердилась.

— Зачем? Мы же договорились! Зачем?

Я молча кивнул на розу. Она покачала головой, вздохнула и примирительно сказала:

— Ладно. Будем считать, что у меня сегодня новоселье. Кстати, в субботу окончательно переезжаю. Поможешь?

— Конечно!

— Сегодня же начну всё упаковывать.

— Далеко?

— В серобусыгинские. — И всё-таки спросила: — Ты что же, до самого дома меня намерен провожать?

— А что?

— Как, кстати, вчера — обошлось?

— Мы поняли друг друга.

Она внимательно посмотрела на меня, я на неё. Нет, определённо, днём она мне меньше нравилась. Что-то невзрачное было в ней, как и в окружающем мире. И, если честно, я её немного стеснялся. И не только разница в возрасте была тому причиной. Случись, например, такое месяц назад, я бы внимания не обратил, теперь же казалось, все смотрят на нас так, будто либо знают, либо догадываются обо всём.