Всеволод Бернштейн - Базельский мир

Я пристально вглядывался в раскосые татарские глаза Рустама, надеясь прочитать в них ответ. Но ничего не увидел.

— Не понимаю, — признался я. — Не понимаю, зачем тебе это? У тебя ж все хорошо. Студия, заказы. Зачем это?

В татарских глазах сверкнул задорный огонек.

— А зачем тебе Базельуорлд? У тебя тоже все хорошо. Зачем тебе это?

— Из-за Комина, — сказал я. — Я его предал. Так получилось. Почти случайно. Теперь отдаю долг. Хотя он про это не знает.

Рустам стал серьезным, на смуглых скулах шевельнулись желваки.

— Ясно, — сказал он. — Я тоже вроде как отдаю долг. Своему отцу. Он у меня знаешь какой был, энтузиаст, комсомолец. Из того поколения. Приехал строить комбинат и проработал на нем всю жизнь. Он моих свадебных дел на дух не переносил. Считал, ерундой занимаюсь. Ругались с ним в дым. Говорил, я своим сыном гордиться хочу, а сын у меня на чужих свадьбах лакействует, хоть и с видеокамерой. Ну, я ему про их энтузиазм идиотский. Так, слово за слово… — Рустам помолчал и вздохнул. — Только после его смерти я понял, что он был прав. Теперь вот наверстываю.

Я стоял перед старинным зеркалом в темном захламленном сарае среди ворохов тряпья и разбитой мебели. Из зеркала на меня смотрел уставший человек, сутулый, с опущенными плечами. Смотреть на него было неприятно, а уж разговаривать и подавно.

— Не понимаю, — вот и все, что я сказал ему.

Из Новосибирска прибыл клиент за «Панераем». Клиент хорошо знакомый, каждый лыжный сезон он обновлял свой часовой парк. Приятный человек, по-сибирски сдержанный, вежливый — после нескольких выполненных заказов мы оставались с ним «на вы». Звали его Николай Петрович. Как обычно, перед покупкой мы встретились в кафе, чтобы проговорить цены и условия. Николай Петрович рассказал про сибирскую жизнь, я поведал скудные швейцарские новости. Заговорили о часах.

— Николай Петрович, скажите, а зачем вам вообще этот «Панерай»?

— Ну, как? — удивился Николай Петрович. — Это же легендарная марка!

— Легендарная? Вы имеете в виду эту историю про итальянских боевых пловцов, якобы они носили такие часы во Вторую Мировую?

— А разве не носили? — насторожился мой собеседник.

— Знаете, есть такой анекдот про итальянский боевой дух. Итальянский окоп под Сталинградом. Дан сигнал идти в атаку. Молоденький лейтенант вскакивает на бруствер, размахивает пистолетом и кричит: «Вперед, храбрые львы! В атаку! Надерем задницу русскому медведю! Ура!». Все солдаты в окопе тут же захлопали в ладоши: «Ах, наш лейтенант, какой смельчак! Какой герой! Браво! Браво!», но никто не тронулся с места. Лейтенант получил свою пулю, и на этом все успокоилось. Этот анекдот мне рассказал знакомый итальянец. Поверьте, я сам нежно люблю итальянцев, но причем здесь боевой дух каких-то мифических пловцов!? Зачем вы верите в эти маркетинговые сказки, Николай Петрович? Вы! Ваш дед сломал хребет Гитлеру! Если вас интересует боевой дух, купите «Луч», или «Стрелу», или «Командирские», в конце концов.

— Вы какие-то странные вещи говорите, — Николай Петрович выглядел обескураженным.

— Почему же странные? Я нахожу свои суждения очень логичными. Готов их отстаивать.

— По-вашему, «Панерай» — плохие часы?

— Я вам покажу хорошие часы, — я снял с руки «открытое сердце», выставочную модель. Шапиро настоял, чтобы я их носил. Как полагается владельцу марки.

Николай Петрович надел другие очки, осторожно взял часы и принялся их рассматривать.

— «Роже де Барбюс», — прочитал он. — Что-то знакомое. Я припоминаю, был такой часовщик…

— Никогда не было! — сказал я. — Роже де Барбюса придумал Даниэль Шапиро. Он и сделал эти часы. Не просто сделал. Шапиро двадцать лет нянчился с этой моделью, поливал ее потом и слезами. Смотрите, как движется секундная стрелка, она будто парит, плавно и в то же время немного нервно. Нервы Шапиро здесь намотаны на барабан вместо заводной пружины, они дают жизнь этим часам.

— Неплохо, — Николай Петрович вернул мне часы. — Но понимаете, «Панерай» знают все, а кто знает этого Шапиро.

— Так он здесь, недалеко, — я показал рукой направление. — У него ателье в пяти минутах ходьбы. Хотите, я вас познакомлю, он будет рад. И вы лично узнаете человека, который сделал эти часы. А вот узнать человека, который делает «Панерай», боюсь, невозможно.

— Давайте, все-таки, остановимся на «Панерае», — сухо предложил Николай Петрович.

— Воля ваша, — развел я руками.

Николай Петрович достал смартфон и быстро пролистал в нем нашу переписку.