Альберт Егазаров - Чайка

У себя в комнате Катерина Ивановна тщательно промыла рану, потом приложилась к ней губами — Колька замер — дунула, перебинтовала, сразу стало не больно.

Он просил ее не рассказывать родителям и объяснил — планеры переломают. Это он за планером на крышу лез…

Чайка при слове «планер» вздрогнула. «Планер…» — прошептала она. Что-то знакомое было в этом слове, какой-то особенный запах, и почему-то только при белобрысом этом мальчишке. «Чепуха, возраст, наверное», — сбежала в привычное Чайка.

Однажды она встретила его на улице с двумя авиамоделями, и снова что-то защекотало у нее под переносицей. Спросила, как нога?

Колька ответил, что все о’кей, зажила быстро и не болела почти.

Они уже собирались прощаться, как Чайка ни с того, ни с сего сказала:

«Дай, брошу», — и кивнула на птичку, что покачивалась у него в руке.

Колька с видом знатока усмехнулся, но дал…

Она взяла в руки планер, машинально проверила на баланс и, резко подавшись вперед, бросила.

«Здорово», — с восхищением сказал Колька.

Ей и самой стало интересно, как это так. Вдвоем они следили за устойчивым плавным полетом. Колька стоял чуть сзади и смотрел больше на ее профиль, чем на модель. И чувствовала она горящий в юном авиамоделисте вопрос. Вопрос явно относился к ней, но слова, как ни старалась она выхватить их из мальчишеского волнения, оставались неясными. И тогда кто-то в ней, знающий толк в планерах, сказал:

«Хорошая центровка, а концы — разогнуть… пижонство», — и сразу же исчез в медсестре.

Колька тут же, нарушая данный родителям обет не вступать в контакты с одинокой соседкой, в особенности же избегать всяческих разговоров о ее молодости, отважился спросить:

«Скажите, Катерина Ивановна, а не было ли у Вас сестры, Лизы Чайкиной?»

Чайка, не зная что ответить, промолчала, но Колька был из той породы следопытов, ответы для которых не самое важное в жизни.

«Я еще, знаете, и в кружке следопытов состою, — продолжал он, упоенный нарушением родительского табу. — Да вы знаете, наверное, это наши ребята черепа за насыпью нашли. Много. И в затылок все. Говорят, немцы зверствовали, а чтоб следы замести, для провокации, значит, из трофейного советского оружия стреляли. Нам военрук сказал, потому что и пуль много находить стали, а пули наши, советские… Так вот, я о Чайкиной, о знаменитой летчице нашей, ну той, что Зигфрида сбила. Она, оказывается, и до войны летала в аэроклубе, и чемпионкой была, правда, в планерах. Это я узнал… сам, — Колька гордо вскинул голову. — И заметка есть, с фотографией. Вот, — протянул ей ксерокопию газеты юный авиамоделист. — Чем-то на вас похожа, дай, думаю, спрошу, может, сестрой будете?..»

Чайка разглядывала газету. Девушка на фотографии была, действительно, похожа на нее, но не буднично-внешним сходством, на которое и обращают обычно внимание, а скорее той мистической схожестью с собой, когда человек, не избалованный фото и киновниманием к собственной персоне, вдруг видит себя в виде движущейся копии, скажем, в хронике, и тогда, в те короткие мгновения, когда еще не включен мистификатор узнавания, и тот мелькающий в кадре человек не выделен из толпы мифом исключительности, вот тогда и наступает для него маленький страшный суд: поделенный надвое целлулоидной пленкой, выносит он себе приговор: «что там за плохиш бежит», или «ну, плоскодонка, размахалась руками», — или что-то совсем обидное, унижающее того невзрачного человечка из толпы, до тех пор пока не протянется нить узнавания между снисходительным гигантом, по эту сторону экрана наблюдающего жизнь лилипутов, и одним из целлулоидиков, скорбно растворенным в толпе… Дальше описать невозможно. Сравнить это с внутренним ядерным взрывом или с чувствами сомнамбулы, узнающей в ходе судебного расследования о совершенных ей при свете Луны кровавых злодеяниях? Да что толку тащить это в тину сравнений: встречаются «Я» и «я», — нет на Земле катастрофы ужасней. Ребенок, которому наскучили родители, закрывает глаза и говорит: «мамы нет и папы нет».

— «Я» моргает — и целлулоидный мир выворачивается наизнанку.

Воспоминание о небывшем… Крылья, скалы, стая белых кричащих птиц… Да мало ли откуда, из кино, может быть.

«Может, и была, — отрешенно сказала Чайка, чувствуя досаду от неудачи пройти в то неясное, что прикрывала фотография, — до сих пор неизвестно, как я попала в детдом».

«А планеры… откуда знаете?» — спросил Колька.

«Планеры? И кто ж его знает, откудова знаю, — шутливо, в ритме известной песни пропела ответ Чайка. — От бога, наверное», — добавила она и вдруг посерьезнела.