Рудольф Яшик - Избранное

После этого время потекло быстрее, как половодье. В темном блиндаже нового НП, будто неугасимые лампады, горели два красных огонька. Они то светили ярче, то тускнели, поднимались и снова опускались, когда рука отнимала их от губ. Кляко с Луканом курили и курили, лишь бы не говорить.

По телефонному проводу уже передали приказ на позицию, и батарея была в полной боевой готовности. Разверстые пасти орудий отвратительно уставились в темную безлунную ночь — в небо с редкими звездами.

Гайнич храпел. Христосик тщательно наблюдал за порядком, обо всем помнил. Ординарцу он приказал:

— Завесь вход двумя одеялами, чтобы не было слышно храпа. — Одна каска была у него на голове, другую он держал в руках.

Солдаты с бачками уже отправились на НП.

Виктор Шамай сидел в своей повозке и клевал носом.

Неподалеку расхаживал фельдфебель Чилина и грозил приглушенным голосом:

— Не спите, ребята, такие-сякие, не то я вам головы поотрываю!

— Пан фельдфебель!

— Что надо? Чего орешь?

— Атака готовится, что ли?

— Молчать!

Чилина знал не больше солдат, не больше солдат знал и поручик Кристек, но еще меньше знал надпоручик Гайнич, пьяный Гайнич, с пяти часов храпевший в блиндаже.

Орудия, отвратительно разинув пасти стволов, смотрели в темную ночь. В стальной утробе лежали снаряды, начиненные порохом. Орудийные расчеты сидели на лафетах, дремали, растянувшись на непромокаемых плащ-палатках у колес. Никто не осмеливался отойти даже на шаг, потому что Кристек, словно овчарка, кружил рядом и на всех набрасывался:

— Куда? Не знаешь, что объявлена боевая готовность?

— Иисусе Христе, уж и до ветру сходить нельзя?

— Хватит поминать Иисуса!

— Ребята, — чуть не плача говорил солдат, — истинно верующему христианину уж и к богу своему обратиться нельзя. Слыхали?

— Проваливай!

Кто-то засмеялся и затянул:

— Христе, боже наш!

— Тихо!

Поручик Кристек знал, что это солдаты над ним смеются. Он стиснул зубы — не в его силах было что-либо предпринять, — и он в сотый раз давал себе слово не поддаваться на провокации.

— Что вы сказали, пан поручик?

— Тихо! — рявкнул Кристек.

— Да! Я не расслышал или позабыл. Тихо? Ну, ладно.

Это был кто-то из расчета второго орудия. Остальные засмеялись. Смех встряхнул людей после долгого молчания. Ночь была темная и скрывала лица виновников.

— Слышите, ребята? Кто это так храпит, будто мерин!

— Должно быть, мерин и есть.

— А не наш ли это командир?

— А разве это не одно и то же? Ну и бестолковый же ты!

— Ага!

— Я не должен поддаваться на провокации, не должен, не должен! — бормотал поручик Кристек, кусая ремешок от каски. Он злился не на солдат, а на пьяного командира, к которому он потерял всякое уважение. Солдат он не понимал. Как могли они смеяться в такой момент? Поручик Кристек еще не знает, что под личиной смеха иногда кроется страх. Не знали этого и солдаты, но смеялись. Им было страшно.

— Курить разрешается, но осторожно. Поняли? — Кристек кое-чему все же научился.

— Иди ты!

— Поручик молодчина! Валяй, ребята!

После этого все стихло. Рдеющие точки зароились во мраке и плавали в нем.

Чилина ходил среди повозок, приговаривая:

— Можно курить, ребята. Только брезент не сожгите!

Чилина ходит среди повозок. На голове у него каска. Он все время ходит, и никому это не кажется странным. Ему тоже. И уж совсем никто не задумывается над тем, что голос у него стал другим.

— Наступление, пан фельдфебель?

— Ничего я не знаю, но что-то готовится. Боевую готовность неспроста объявляют.

— Ребята говорят, что готовится наступление. Но на переднем крае что-то тихо.

— Помолчи…

— Да я ничего…

Последнее слово слилось с отдаленным треском, который все усиливался.

— Начинается!..

Чилина бросился в темноту.

— Уже начинается!

Лукан хотел выбежать с НП, но Кляко его остановил.

— Ты что, маленький?

— Сонные мухи! Растяпы! — орал майор фон Маллов, стуча кулаком по столу. — Двадцать два часа семь минут. За эти семь минут не сумели добраться даже до половины склона! Застряли где-то в кустах. Сонные мухи! Иван забросает их гранатами. Растяпы! — взревел он и выскочил из командирского блиндажа.

Штрафная рота должна была захватить врасплох защитников высотки, незаметно доползти до половины склона и затем, бросившись вперед и схватившись врукопашную, взять высоту и закрепиться на вершине. Словацкая батарея должна была отрезать высоту заградительным огнем.