Рудольф Яшик - Избранное

— Кто это вам приказал, ребята?

Их воодушевление все-таки трогательно, и Кляко не находит в себе смелости высмеять его.

— Сами придумали.

— Это просто так, пан поручик. От нечего делать.

— Вы недисциплинированная банда, делаете, что вам взбредет в голову! — И все-таки Кляко не в силах их высмеять, потому что окопы вырыты по строгой системе, в них заключается какой-то таинственный смысл, непостижимый для Кляко и связанный с воодушевлением солдат. — Ну, копайте, коли охота припала!

Кляко сел на лафет третьего орудия и позвал Лукана.

— Рядовой Лукан явился по вашему приказанию!

— Сядь. Сигарету?

— Спасибо!

— Рядовой Лукан отказывается взять сигарету у офицера. Это нам знакомо. Мы это когда-то переживали и пережили. Просить тебя я не стану.

— Я курил…

— Я ничего не говорю. — Кляко обхватил руками колено и стал раскачиваться на лафете. — Помнишь триста четырнадцатую высотку?

— Помню.

— Штрафную роту?

— Реннера? — Лукан встрепенулся.

— Обер-лейтенанта Виттнера.

Лукан исподлобья внимательно посмотрел.

— Я убил его.

— Так я и думал.

Лукан ждал этих слов и быстро на них откликнулся, словно не хотел на них задерживаться.

Это не удивило поручика Кляко. Мысль молниеносно подсказала ему несколько причин, которые позволили Лукану прийти к такому заключению.

— Я никому об этом не говорил и никому не скажу.

— Для чего ты это мне говоришь, рядовой Лукан?

— Вы такой задумчивый…

— Что означают эти окопы, Лукан?

— Ничего. И вправду ничего, пан поручик.

На этом разговор их кончился. Они расстались холодно, без всяких сожалений. И оба были уверены, что так будет лучше. Кляко поплелся обратно в командирский блиндаж, к Кристеку с его тяжелым взглядом, а Лукан к лопате.

— Что ему надо? Об окопах спрашивал?

— Спрашивал, но я ничего не выдал.

— Мог бы и сказать. Что тут такого.

— Не сходи с ума!

— Вот здорово будет, если офицера кондрашка хватит. Люблю на такое смотреть, ничего с собой не могу поделать.

— Все узнает, не беспокойся. И тебе долго ждать не придется, от силы полчаса.

— Твоя правда.

— Достаточно глубоко, ребята. Бросайте!

— Хватит и этого.

Солдаты повыскакивали из окопов, свалили шанцевый инструмент в кучу. У окопов остались молчуны. На то они имели право — это была их выдумка, достаточно наивная, хотя и рискованная и продиктованная отчаянием. Хотя как сказать? При Гайниче они не посмели бы так сделать, это ясно. Но всему приходит конец.

Гайнич откомандовался, война тоже когда-нибудь кончится. Вчера фельдфебель Чилина говорил, что фронт растянулся на две тысячи километров — от Финляндии до Черного моря. Где же эта самая Финляндия? А Черное море, говорят, вон за этими горами. Две тысячи километров! Одного этого хватит, чтобы нагнать страху на всякого. Но всего страшнее эта война потому, что они участвуют в ней. А если подсчитать время от перехода словацкой границы до нынешнего дня, так они воюют уже шестнадцать месяцев! И потому им пришлось вырыть эти самые окопы. Только потому, не почему-либо другому. Лукан правильно говорит, что русские — славяне, братья, с ними можно легко договориться. Они пробовали проверить. Так оно и есть. Но Лукан еще говорит, что русские — славяне, да к тому же коммунисты. Славяне — братья, а коммунисты стоят за бедноту. А что такое солдаты? Та же беднота. Вот почему эти окопы здесь нужны. И никакой Кляко, никакой Кристек им больше не помешают. Солдаты еще не знают, зачем эти окопы, но скоро узнают все. А тогда хоть трава не расти. Офицеры скажут, пожалуй, что это бунт, и тогда вторая батарея предстанет перед полевым судом.

«Так далеко заходить нельзя. Полевому суду не видать второй батареи, потому что мы убьем Кляко, как договорились. Я при этом сговоре не был, ребята сами все придумали, и это недурная выдумка. Я в то время валялся мертвецки пьяный. — Молчун Виктор Шамай рассмеялся. — Но выпивка была — господу богу лучше не придумать! Нет. И не придумает он, как отдать под суд вторую батарею. Понадобится — и Кристека, и фельдфебеля Чилину убьем, хоть он и хороший человек, и каптера прихлопнем. Но только если иначе не обойдемся. Вот как договорились на своей сходке солдаты. Жалко, что меня там не было. Когда мы их всех перебьем, придется собраться еще раз и подумать, как быть дальше. Все в разные стороны тянут. Кто хочет к русским переходить, другие говорят, что лучше будет всем разойтись по двое, по трое и пробираться через горы по ночам к себе домой. Так я и не знаю, что же потом-то будет, когда мы офицеров порешим. Но подумать времени у нас еще хватит. Придется собраться и все обдумать. Нет у нас другого пути! Зря господа говорят, будто нас солдаты другого призыва сменят, мы этому не верим. Полгода обещают, лишь бы рот заткнуть. Больше мы не дадим морочить себе голову. Хватит! Дальше терпеть невозможно! Вши заели, голодно, губим здесь лучшие годы, а чего ради? Зачем, спрашивается? Немцам помогаем! Немцы здесь целые деревни, целые города под корень выводят. Вот она истина-то. Никто ничего нам не говорит, да нам и так все известно. Уж лучше Лукана послушаться и перебежать к русским. Ну ладно, поживем — увидим. А нужно будет, так и еще разок соберемся».