Николай Душка - Проигранное время

— Осталось полпачки, — говорил он резко.

— Давай хоть половину.

— Отдаю, и не должен.

— Ладно. Когда счастливчик уходил, у Паса оказывалось еще несколько папирос. Он их припрятать успевал. Мы курили с наслаждением. Иногда вместо пачки Пас отдавал всего несколько папирос. Но нам все же оставлял хоть одну в потайном кармане. Однажды она у него высыпалась — даже Шут расстроился.

Но со временем мы придумали «козью ножку». Ее изобрел Шут. Открыл заново. «Козья ножка» из окурков. С тех пор мы никогда не оставались без никотина. Мы делали ножки из своих окурков, но их не хватало. Пас дополнил открытие:

— Лестничная площадка, — осенило его.

Там окурки все были как на подбор, не то, что у нас. Шут стал специалистом по скручиванию. Первое время «козьи ножки» получались чересчур крепкими. Но он быстро освоил ремесло: скручивал ножки почти мгновенно, как на мануфактуре. А когда было настроение, то он накручивал целую горку. Бери, сколько хочешь. Шут ничего не припрятывал. Каждый брал по «папироске», и праздник продолжался. Светало.

Вечером к нам пришел вакуумщик. У него было много денег, потому что он вел правильный образ жизни. Он с нами никогда не играл. Он был серьезный на вид, больше о нем мы ничего не знали. Было заметно, что проигрывать он не собирается. В это время у нас у всех не было денег. У меня и у Шута ничего не было. Только по приличному виду Потапа мы догадывались, что у него найдется чем расплатиться в случае неудачи. У Потапа была новая рубашка, и она вселяла в нас уверенность. Но, как выяснилось потом, Потап тоже был без денег. А его уверенность исходила из голодного желудка. Но, чтобы не соврать, все проходило по правилам. У Потапа были знакомые, которые ему могли занять в случае чего.

Мы настроились на игру, как никогда. И серьезный вид вакуумщика, так мы его окрестили — он в лаборатории вакуума работал, — и Потап, собранный больше обычного, и небольшой голод — все сбилось в кучу. Мы чувствовали себя прекрасно — бодро, как волки в стае. Голод потихоньку увеличивался. Мы сели. Карты, кажется, были новые. И нам везло. Нам страшно везло. Так нам больше никогда не везло. Вакуумщик играл без одной, без двух или без трех, а на распасе, когда не надо брать взяток, все — к нему. Это был рок. И звезды не светили. У него были какие-то хорошие сигареты, и он нас угощал всю ночь. Он проигрывал крупно. Сигарет у него было много, потому что они не кончились. Мы ими угощались реже, чем папиросами Паса в подобных случаях, чужой человек, но к утру две горки окурков были приличной высоты. Хорошо ли, плохо ли играл вакуумщик, мы так и не поняли. Но проигрывал он безбожно. Мы подумали, что у него не хватит денег, чтобы рассчитаться… Но у него хватило. Даже с запасом. Он вынул бумажник, громадный бумажник, раскрыл его и вытянул оттуда пачку десяток. Мы поняли, что денег у него хватит. Это было уже после всего, когда он собирался уходить.

Игра ему не шла. Тогда и случился расклад семь-нуль, и мы убили его туза. У Потапа было семь без туза и его ход. Вакуумщик играл девять, и у него убили туза. После этого и пошло. После этого он играл чересчур осторожно, у него уходило много сил. Он делал все правильно, но проигрывал, и было видно, что ему не отыграться.

Он рассчитывался десятками, «червонцами» — говорил Шут, и нам было жалко, что он так много проиграл. Он был такой спокойный и угощал нас сигаретами. Мы хотели, чтоб он отыгрался.

— Давай еще одну, — предложил я.

— Нет! — сказал он резко. Резко он ничего не говорил, ни разу, даже при семи-нуль, только, когда отказывался. «Нет» — сказал он, и мы почувствовали, что в чем-то виноваты.

Март. Хорошо проснуться утром и вдохнуть свежего воздуха из форточки. Хорошо проснуться в комнате, где ночью не играли. Пусть не убран пол, кровати, любо глядеть вокруг — ничто не напоминает о другой жизни, и вдруг находит какое-то спокойствие, и дышишь, дышишь из форточки, а если не холодно, то и окно можно открыть. Приближение чего-то чувствуется в воздухе, или, может быть, просто хочется жить: что-то просыпается в тебе, и от волнения закуриваешь.

— Пойдем, — заходит в комнату Тазик, и зовет как-то торопливо. Как-то не очень хочется идти, еще утро, рановато вроде начинать.

— Что, с утра?

— Все уже собрались. Тебя ждут, — говорит он отрывисто. Его отрывистый голос приятно слышать.

— Не хочется что-то.

— Ну, не ври. Как это не хочется?

— Мр-мр, мр-мр. Учиться надо.

— Пойдем, пойдем, — торопит он, — еще надо немного убрать, у нас ночью играли.