Николай Душка - Проигранное время

— Учись, сынок, тебе же хотелось, — сказала мама.

Институт. Актовый зал набит первокурсниками. Сначала поздравления, потом концерт. Концерт, правда, не очень понравился: хор пел, потом опять хор. Только рыжий с балалайкой и повеселил. Его даже на бис вызывали.

— Сколько можно просить, — сказал он в конце, — рыжий я вам, что ли, — и ушел.

Но больше мне понравилась торжественная часть.

— Товарищи! Вы — будущее науки! — говорил какая-то горячая голова. — Генераторы идей! Перед вами откроется то, что ни перед кем еще не открывалось, колесо познания крутится в одну сторону, крутится и скрипит, и так далее, и вперед и вверх, и как вы знаете, там вершина вся в снегах (он что-то заврался), и вы, геологи и биологи, и другие — светлые головы, здесь я вижу полный зал светлых голов, так давайте же дружно сдвинем камень незнания. С такими, как вы, и не такую каменюку можно своротить! Гранит и металл, и элементарные частицы… скоро мы их будем ловить, как бабочек, а вот эти девушки, биологи, будут ловить бабочек сачком. — Выступающий делал движения руками и, казалось, вот-вот закричит: «Пожар! Пожар! Все из зала! Горим!»

Потом выступал следующий. Он говорил: «Как сказал предыдущий оратор», потом следующий: «Как сказали предыдущие ораторы»… и все обещали, что мы станем специалистами и будем на переднем крае, и что после окончания каждый будет нужен на своем месте. В общем, нам было очень приятно и радостно, нас хвалили и хвалили, но все равно к концу торжественной части в голове все смешалось: и камни, и идеи, и ораторы. Осталось только торжественное внутри, и большой лоб ректора, и казалось, что мы уже специалисты; а «горячая голова» изо всех сил трясет мне руку и говорит: «Дерзай, пацан!»

Вечером мы обсуждали то, что было днем, в общежитии сидели, на кроватях, сидели пока без дела. К нам зашел старшекурсник, это все поняли, потому что никакого вдохновения на его лице не было, а левая штанина выше колена была треснута, казалось, она вот-вот отвалится. Кроме того, обе штанины были такого цвета, как будто их натирали салом и сала на это дело пошло много.

— Человек нужен, — сказал он. — Одного не хватает. Кто пойдет?

— А делать что?

— А-а… — сказал он, — первокурсники. Все первокурсники?

— Да.

— Жалко, — сказал он с грустью. — Первокурсники не нужны. Нужен человек. Преферанс, — произнес он в нос. — Пуля.

Нас расселили вперемежку со старшекурсниками. Мне не повезло. Хотелось спать. Но в комнате горел свет, а за столом играли. Окно было раскрыто настежь, и одеяло не грело. Дым выходил в окно и никак не мог выйти. За столом сидели четверо и курили. На столе стоял кувшинчик. Из него дымило, и один из играющих вякнул:

— Сколько говорить, тушите папиросы, — и плеснул в кувшинчик воды из чайника.

— Закрой окно, холодно, — просил второй, небритый.

— Пусть проветрится, — говорил третий. Я их ненавидел. Первый постоянно вскрикивал. «Ходи, ходи», — говорил он ласково, а потом вдруг взрывался:

— Свинья, куда ты вышел!

— Не шуми, — просил его третий, — соседей разбудишь.

— Холодно, — говорил небритый и хукал на руки. — Закрыл бы кто-нибудь окно. — Мизер, — сказал он, высунул язык и провел по нему ладонью одной, а потом и другой руки.

— Мизер? — переспросили его.

— Мизер, — поправил он.

Остальные положили карты на стол, а небритый сказал:

— Чистяк. Было непонятно: хорошо это или плохо. Он так безразлично сказал, вяк — и все. Выиграл он или проиграл, не понятно.

— Ты меньше кури, — говорил кто-то, — это последняя пачка. Они иногда закрывали окно, но от этого становилось чересчур дымно, а тепла не прибавлялось. Лампочка на потолке светила, как луна в облаках. Была осень, батареи еще не включили, ночь стояла какая-то холодная, я проклинал их. Это были не люди, а живодеры, они даже не замечали, что человек лежит рядом на кровати. Может, он спать хочет.

Под утро они поутихли, курить совсем перестали, наверно, папиросы кончились, слава богу, и окно закрыли. Только карты шлепали одна об другую, да небритый говорил, как будто жужжала грубая пчела.

— Бика, — говорил он. — Семь фик.

— Пас. Бас. Два баса. Три баса, — как в хоре.

— Три баса, а в прикупе чудеса.

К утру даже тот, кто вскрикивал, перестал шуметь, а только язвил.

— Пуля-то, пуля какая, — ехидничал он. Я таки уснул. Вернее, отключился. Когда проснулся, было тихо. Все спали. Один — в одежде, лицом к стене. На столе стоял кувшинчик, из него торчали окурки, как будто несколько человек прыгнуло из разных мест в воду. Ловите миг! Над столом стоял запах, резкий, как тридцатиградусный мороз. Я пошел на занятия с дурной головой, как будто меня тянули за волосы в разные стороны. На лекциях тошнило.