Анатолий Курчаткин - Записки экстремиста

– Ах, суки! – снова выговорил Рослый.

И снова это было сказано за всех нас.

– Вот вам для первого размышления, – как и в прошлый раз, будто не заметив оскорбления, поднимаясь, сказал представитель властей. – Подумайте, крепко подумайте.

Провожать представителей властей никто из нас не пошел. Никто из нас даже не поднялся из-за стола. И когда дверь вагончика захлопнулась, все так и остались сидеть, и все молчали – что-то невыясненное словно бы висело в воздухе, недоумение какое-то, какой-то вопрос…

Магистр первый сумел нащупать его.

– Странно… – произнес он.

– Что странно? – тут же отозвался Волхв.

– То, что все их санкции не затрагивают нас. Никоим образом. Ведь, казалось бы, можно прижучить и нас каким-то образом, но нет…

– Подвоз материалов они нам блокируют, – сказал Декан, – это что, не против нас санкции?

Магистр отрицательно покачал головой:

– Это все средства давления. Я о другом: чего бы, казалось, им не проучить нас как следует? Чтобы мы на своей шкуре почувствовали: с вами не шутки шутят! Скажем, арестовать. Ну. Не всех, но пятерых, шестерых, десятерых, наконец… нет, не прибегают к такому! Только давят на нас, и все, гнут, но не ломают.

– Ты прав, прав, – проговорил Инженер. – Жмут, но всегда словно б с таким расчетом, чтобы не пережать.

«Но не ломают», – сказал Магистр, и будто рвануло туманную завесу у меня перед глазами, она поползла, полезла клочьями, разваливаясь. «Чтобы не пережать», – сказал Инженер, и туман истаял вконец, исчез – и будто в бездну я глянул.

Вся история нашей борьбы за метро развернулась передо мной – от первой той давней демонстрации перед домом власти до нынешнего визита этих трех его обитателей, – и я увидел ее изнанку.

Ведь мы же все были в ней марионетками, вот что! Все, включая Волхва! Да нами же искусно и ловко манипулировали, а мы и не догадывались о том. Мы думали, что сами по себе, полагали, что в дичайшей борьбе и судорожном напряжении всех сил заставили власти отступить, поддаться нашему напору, а это все заранее было спланировано, рассчитано, заброшен крючок – и мы на него попались, проглотили его и не заметили. Все, начиная с той газетной публикации о метро, было сделано не случайно, все нарочно было сделано, для затравки. Волхв ошибся, посчитав, что властям не нужно метро и оттого они положили его проект под сукно. Ничего подобного! Оно было им нужно. Но они решили построить его задарма. Без затрат. Мы с самого начала были только марионетками, кукловоды дергали нас за ту ниточку, за какую им нужно было, а мы послушно отзывались необходимым действием…

– Не-ет… – сказал Волхв, когда, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, чувствуя, как бешено стучит сердце, сам страшась того, что говорю, раскрылся я в своем озарении. – Не-ет, это чепуха…

Но в голосе его, отчаянно утаиваемая, билась, как жилка на виске, неуверенность, и был его голос странно жалобен – Волхв будто просил пощады, просил взять мои слова обратно, перечеркнуть их, покаяться в содеянном, как в грехе.

– Нет, не чепуха. Так все и есть, – сказал я безжалостно. Почему я должен был жалеть его? Что, мне легче, чем ему, от страшной сути открывшегося? – Мы вроде наживки на крючке. Сами попались и других ловим.

– Не-ет, – снова повторил Волхв, весь перекривясь лицом, как от мучившей тайной боли. – Нет же, не-ет…

Но в поддержку не раздалось ни одного голоса. Вообще никто ничего не говорил, все молчали, и Волхв тоже замолк, глянул светлыми, как-то по-безумному сейчас горящими глазами на одного, другого и, охватив голову обеими руками, почти лег ею на стол, разметав по нему буйно растущую бороду.

Молчание длилось с минуту, если не больше. С улицы в приоткрытую форточку слышны были сливавшиеся в единый гул голоса толпы, топтавшейся у линии оцепления.

– Да чего там твердить «нет», если «да»! – нарушая, наконец, молчание, взвинчено, едва не срываясь на крик, сказал Декан. – Конечно, «да». Яснее ясного… Теперь, – добавил он через паузу.

– Нет! – опустив руки на стол и подняв голову, с яростью проревел Волхв. – Нет, этого не может быть! Я их просто разворошил, как поганый муравейник, им просто ничего не оставалось другого, как напечатать то сообщение… а потом… потом отступить перед нами!..

– Брось, – сказал Магистр. Обычное хладнокровие не изменило ему, и в отличие от нас всех он был спокоен. – Брось, чего дурить себе голову. Попались как последние дурачки… надо признать. И думать, что дальше. Как дальше. Может, послать все к черту, катись оно, пусть сами строят?