Анатолий Курчаткин - Поезд

Мужчина с женщиной утратили дар речи. Стояли на пороге, ошеломленно взирали на юную пару и молчали, не в состоянии произнести ни слова.

– А! – воскликнул юный адам, пружинисто вскакивая со своего места и делая шаг к двери. – Это, видимо, ваши вещички здесь, да?

Дар слова, отнятый неожиданностью открывшейся картины, вернулся к женщине первой.

– С какой стати?! – вырвалось из нее с возмущением. – Вы что, не видите, что занято?

– Пардон! – Лицо у адама из оживленно-веселого вмиг стало суровой стальной маской. – Я вас не выставил, дождался – скажите спасибо. Здесь теперь мы! А вот с какой стати вы не освободили место?!

У женщины перехватило дыхание.

– Да вы!.. Вы!.. Мы здесь… Это наше место, покиньте его, будьте любезны!

– Да? Покинуть? Интересно! – подала голос ева. Лицо у нее было точь-в-точь, что у ее адама: неумолимая стальная маска, задень – расшибешься вдребезги. – Где нам сказали занимать, там мы и заняли. А вы должны были освободить для нас, вы виноваты, что не освободили, и еще на нас?!

Мужчина почувствовал, что отнявшийся язык готов повиноваться ему. У него сжимались кулаки. Если бы эта ева не была беременной!

– Произошла ошибка, – произнес он, как можно спокойнее и доброжелательнее. – Вас неверно направили. Очевидно же: место занято. И мы никуда не собирались отсюда уходить. И, само собой разумеется, не собираемся.

– Что значит «не собираемся»! – перебил мужчину адам. – Должны, так нечего! Наше место, и все, весь разговор! Собирайте вещички – и чтобы духу здесь вашего не было!

– Это вы – чтоб духу вашего не было! Это вы! – закричала, топнула ногой женщина. – Наглецы! Бессовестные! Это вы!..

– Что за шум? – прозвучал за спиной у мужчины и женщины голос проводника. – Что тут стряслось?

Мужчина с женщиной обернулись. Проводник стоял с согнутой в локте рукой, поигрывал вагонным ключом – словно собирался показать некий фокус, на губах у него, подобно тому, как он поигрывал ключом, играла его холодно-ироническая усмешка.

Мужчина поторопился опередить женщину. Она сейчас не владела собой, и не хватало только, чтобы обрушилась с криком и на проводника, испортив у него все впечатление о них.

– Удивительная история! – с этими же намеренными спокойствием и доброжелательностью, с какими обращался к паре, занявшей их купе, проговорил он. – Мы приходим, а на наших местах – другие, и говорят, будто бы их определили сюда. Вплоть до того, что требуют, дабы мы забрали свои вещи!

Проводник разогнул руку с ключом, опустил ее и покивал головой.

– Да, – сказал он, – нехорошо вышло.

И смолк.

Мужчина ждал, ждал его дальнейшей реакции, но проводник все молчал, глядя на мужчину с прежней холодной иронией, как бы любующейся, упивающейся собой – самодостаточной, а потому способной обеспечить ее хозяину сколь угодно продолжительное молчание, и мужчине ничего не оставалось делать, как прервать это молчание самому.

– Мы с женой, – махнул он рукой в сторону женщины, – вынуждены вас просить: предоставьте молодым людям другие места. Конечно, девочка беременна, конечно, им тоже нужно где-то ехать… но это ведь наше купе!

Сложенные в ироническую складку, губы проводника пришли в движение:

– Да где же другие места? Видите, сколько народу подвалило. Ни одной свободной полки!

– Но у нас тоже! У нас тоже! – вмешалась в их разговор женщина. – Только две полки, разместиться на двух полках четверым – это возможно?

– Две? Что вы говорите! – Ирония проводника сделалась высокомерной. – Это вы ошибаетесь, что две. Столько едете, так и не удосужились разобраться, сколько на самом деле. Что, и вы полагаете, две? – взглянул он на мужчину.

– А сколько? – нелепо спросил мужчина.

– Три! – Высокомерная ирония проводника изогнула, вздернула его белесые брови на самый лоб. – Этот тип купе имеет три полки. Это не какой-нибудь вагон для внутренних линий с четырьмя полками. Это международный вагон, европейского стандарта, и в нем три полки, повторяю: три, – следовало бы разобраться.

Выставив вперед плечо, проводник протиснулся между мужчиной и женщиной, вошел в купе и, быстро проманипулировав с блестящими хромированными пластинами под днищем верхней полки, вдруг обрушил на головы юных адама и евы, смирно сидевших на полке нижней, еще одну горизонтальную плоскость. Ева в ужасе взвизгнула и, подпрыгнув, словно разжавшаяся пружинка, с размаху въехала лбом в стенку напротив, адам мгновенно пригнулся, сложившись пополам подобием перочинного ножика, и закрыл голову руками.