Юрий Согрин - Школяры

А картёжные страсти никак не прекращались. Кто-то пустил слух, что на узкоколейке места в вагонах проигрывают: сядешь на такое место и из вагона-то тебя и выбросят. Потом придумали, что места проигрываются и в клубе, а «проигранных» могли запросто пырнуть ножом в тёмном месте. Короче говоря, страху такими разговорами нагнали много. И хоть все эти выдумки, в конце концов, в подавляющем большинстве, выдумками и остались, но в карты молодёжь всё-таки поигрывала.

Даже ребята с Первомайской улицы, известные своим увлечением спортом, и те на какое-то время взяли в руки карты. Опустела спортивная площадка. Юрка и его закадычный дружок Сашка Колесников сразу после школы спешили на Первомайскую, но там стояла тишина. Они вдвоём начинали пинать мяч, поочерёдно становясь в футбольные ворота. Выходил кто-нибудь из ребят, загадочно шёпотом сообщал, что они играют в карты у кого-нибудь на сеновале, и что в футбол играть сегодня не выйдут, потом также загадочно исчезал. А Юрка с Сашкой, которых как-то эти карточные игры совсем не увлекали, собирались и уходили домой.

Так продолжалось довольно долго. Но всему бывает конец. Надоело и «картёжникам» сидеть за картами по углам, не видя белого света. Постепенно всё вернулось на свои места. Снова звонко застучал футбольный мяч на Первомайской, а в посёлок пришло успокоение…

– Пацаны, смотри, что у меня есть.

Витя «Шанежка» выложил на свой учебный стол колоду карт. Но карты эти были не простые, а с обнажёнными девушками.

– Ух, ты! – воскликнул Коля Отливан. – Красота-то какая!

– Вы, потише, – предупредил Витя, – застукают – влетит всем.

Девчонки, заинтересованные бурным поведением в районе Витиного стола, тоже приблизились к нему. Но мальчишки быстро оттеснили их со словами:

– Пардон, это не для вас.

Карты быстро разошлись среди мальчишек, и собрать их, наверно, было уже невозможно.

– Как же теперь быть, – сочувственно сказал Юрка, протягивая Вите парочку карт, которые достались ему.

– А, ерунда. У меня фотоплёнка есть с этими картами, ещё напечатаю. Приходи ко мне, вместе печатать будем.

– Ладно, если мать отпустит. Я тебе позвоню, если что.

– Ты карты-то возьми себе, зачем возвращаешь. Мне они без надобности.

– Да нет, мать увидит – прибьёт.

– Кому тут карты не нужны? – подскочил Коля Отливан, услышавший последние Юркины слова. – А мне они очень понравились, – продолжил он, выдёргивая их из Витиных рук. – Вы не возражаете?

– Да забирай, жалко, что ли, – буркнул Витя.

На следующей перемене Вовка Протченко скомандовал:

– Серёга, – это он Отливанову, – на шухер.

Серёжка взял учебный стол, пододвинул его к двери и стал через него выглядывать в коридор – не идёт ли Николай Александрович. Других учителей школяры как-то не боялись, а вот своего классного руководителя и побаивались, и уважали.

– «Лёва», ты что тут за секреты нам объявить собираешься? – поинтересовался Коля Отливан.

– Не секреты, а кое-что такое, что ого-го!

С этими словами он достал из своего стола потёртую тетрадь.

– Ну, и что это за манускрипт?

– Это «Баня» Толстого. Слыхали про такую?

– Про баню, что ли? – переспросил Сашка Иванов.

– Не просто про баню, а про рассказ Толстого «Баня». В нём написано, как бабы с мужиками вместе моются, и как они там это… ну, в общем… девчонки тут, а то бы я сказал.

– Да ты, Вовка, не стесняйся, – пришла на выручку Томка Кушнова, – скажи просто – как они детей делают.

– Фу, – фыркнула Тоня Кожнева, – какая пошлость.

– А я где-то читал, – подал голос Юрка, – у одного известного актёра в спальне над кроватью лозунг висел: «Что естественно – то не безобразно». Жаль, имени этого актёра не запомнил.

– Во-во – что же тут безобразного, «Кисуля», или, как ты говоришь – пошлого. Всё естественно.

Внезапно заговорила Алла Девкина:

– Вы тут все так уверенно говорите, как будто уже прочитали этот рассказ. А сами даже не знаете, что там и кто всё это написал.

– Как кто? – зашумел Вовка, – я же сказал – Толстой!

– А какой Толстой? Я вот двух знаю, – уверенно продолжала Алла. – Лев и Алексей.

– Ага, есть ещё Толстой, который «Аэлиту» написал, – добавил Юрка, а ему можно было верить: все знали, что он очень много читает.