Николай Редькин - Тихая Виледь

– Ну вот, опять ты хмыкаешь. А я ведь понимаю тебя, и ведомо мне, что любо тебе в начальниках ходить: ране над вами, Егорами, потешались все, а теперь ты вон где, на коне. Говорят, тебе и наган дадут. А я ведь вышла за того, тогдашнего – как ни отговаривали меня батюшка с матушкой…

Ее удивило, что лежит он, в потолок бревенчатый глядя, не ярится, не бранится.

И продолжала она с некоторой настороженностью:

– И отчего это вы, Степушка, с покровцем этим Нефедка в комитет бедноты записали? Так это чего? Стало быть, будет у нас в деревне Нефедкова власть? А Окулина трезвонит всем, что в партию запишется, а слово «бюро » у нее не выходит, «еберо » получается. Она, поди, и не знает, чего это такое. И то мне диво, отчего это покровец твой Нефедка приглядел: в доме-то у них ведь живет дочь поповская, Василиса покровская. А статна, хороша да пригожа. Она мне глянется. И вот как-то разговорились мы с ней по душам, и поведала она мне, как отец Никодим переживает, что церковь закрыли. Сказывают, что и в селе Никольском закроют. Господи, что же это такое? Да неужто, Степан, на земле нашей не будет храмов? – Она перекрестилась и продолжала: – А покровцы-таки вошли в этот самый колхоз, и главный у них Ераха! Ну ты знаешь его, рядом с теткой Анной живет. А ведомо мне, как этот Ераха в молодости чудил. Пили покровцы в какой-то праздник, кутили, и вот побился он с мужиками об заклад, что его Аринка при гостях разденется и голышом всех обслужит. Никто не верил. А ведь заставил-таки Аринку раздеться, догола! Проигравшие мужики не один год с Ерахой расплачивались…

– Ну вот! Ты сегодня то про Евлаху, то про Ераху. Не Василиса ли покровская понаплела тебе…

– Нет, Агафья. Ох и кастит она вас, Ерах, говорит, что и ты, Степушка, самый настоящий Ераха…

– Спала бы ты… – И ей опять сделалось не по себе: тихо сказал он это, подавленно. Хоть бы уж заматюгался-заругался!

Нет. Встал. Пошел курить.

А ей не спалось. Тихо. Светло. Хоть вставай да робь, но нет уж силушек. И ребятня давно ушла с улицы. А день остался. Лишь чуть нахмурился – и легким полумраком землю окутал…

Когда Степан вернулся, она прижалась к нему всем телом, нашептывала речи любовно-бессвязные и чуяла горячее его дыхание. С ней прежний ее Степка, Степка Егоршин! Не будет, не будет она рассказывать бывальщины про Евлаху да Ераху – никогда более!

Но утром Степан опять ушел в деревню.

На пожне появился, когда уже давила жара.

Вечером ушел к Нефедку и просидел у него чуть ли не до полуночи…

После сенокоса деревня собралась на собрание под кедр. Тон разговору задавали Захар и Евлаха.

Покровец переспрашивал их имена и фамилии. Захара это удивляло:

– Да недавно ведь у меня были! Неужто запамятовали? Захаром меня ране кликали, а нынче все перевернулось, так Рахазом каким-нибудь прозывать можно, не обижусь…

Собрание гудело:

– Ну и ляпнул! Ну и Барон!

Но покровец был суров, говорил с твердостью:

– Сегодня мы обсуждаем серьезное дело, государственное. Вот Егор уже в колхоз записался…

– Ну этот-то конечно, этому только в колхозе и жить! – зубоскалил Евлаха. – А еще лучше бы ему в коммуне: робит не робит, а накормить-то всегда накормят. Вот уж истинно, коммунизм-от для него, для Егора! Вот только покровцы чего-то мало покоммунарили, все проели-пропили, разошлись-разъехались. А ей-бо, можно было бы Егора туда определить… А ты сам-от, Егор, за кого? За буржуев аль пролетарьев? За покровцев аль заднегорцев? За красных или за белых? – Евлаха, наверное, еще долго перечислял бы, но Егор вдруг выкрикнул:

– За Ленина я!

И собрание опять взорвалось. Евлаха, весь красный от хохота, таращил на Егора глаза:

– Ну Егор, ну молодец!.. За Ленина! Надо же… Покровец же, попросив тишины, опять заговорил о своем, главном:

– Товарищи, нам надо как можно скорее образовать в Заднегорье колхоз. Живете вы здесь в медвежьем углу, когда вся страна…

Но Евлаха опять не утерпел:

– Товарищ ты наш дорогой, когда кошки-то шибко-то быстро е… – тут (на первой, то бишь, буковке) он плотно прижал верхнюю губу к нижней из уважения к товарищу. Раскрыв же рот, продолжал: – Так быстро-то когда – так котята тогда слепыми бывают…

– Ну Евлаха! – гоготали мужики. Нинка Афонькина выкрикнула:

– И чего вы нас понюжаете? Поскорее да, побыстрее да, прости Господи…

Покровец старался найти поддержку среди мужиков:

– Товарищи, не один ведь Егор записался, вот и Василий Игнатьевич… – И он указал на Василия.