Алексей Слаповский - Неизвестность

– Сейчас по башке тебя! А потом машину раскурочу! – завопил он.

Я взял какую-то палку. Костян поднял кирпич.

Мужчина испугался не на шутку, отбежал к двери, схватил лопату, открыл дверь.

– Выметайтесь, бандитье малолетнее! Кто близко подойдет – убью!

Мы шли домой, счастливые, возбужденные, чувствуя себя победителями. И, кстати, не упрекнули Костяна, что он сдал Ромку и согласился пить мочу. И никогда, ни разу потом не припоминали ему вынужденный его позор.

За долю секунды вспомнилась эта история, и тут же из памяти выскочила другая.

Из моего запойно-алкогольного прошлого.

Хотя нет, еще не запойного тогда, но уже алкогольного.

Шел домой, был навеселе. Вижу картинку: два милицейских молодца, почти одинаковых с лица, тянут в «воронок» интеллигентного гражданина. Тот не согласен, спорит, и видно, что, пусть и под хмелем, но на ногах держится вполне твердо, речь связная, хоть и взволнованная. А неподалеку на лавке лежит явный пьяница. Брюки расстегнуты, один ботинок на ноге, другой под лавкой.

Я преисполнился гражданской досадой и сказал ментам, проходя мимо:

– Конечно, с настоящими алкашами возиться труднее!

– И я им о том же! – воскликнул интеллигентный гражданин.

Они впихнули его в кузов, где его принял третий милиционер, а потом, переглянувшись, взялись за меня.

Я даже не сопротивлялся, отнесся иронически, будучи уверен, что меня сразу же отпустят в отделении, где есть начальство, которое наверняка не позволит подчиненным так явно самодурствовать. По пути пытался развести юных милиционеров на беседу, допытываясь, не совестно ли им хватать невинных людей, но те отмалчивались.

Привезли в вытрезвитель на углу улиц Чапаева и Белоглинской. Дополнительный юмор заключался в том, что дом мой был в двух шагах, наискосок. Окна квартиры видно. Я сказал об этом милиционерам, они не отреагировали.

Завели, приказали раздеваться.

– Во-первых, по закону я имею право сделать один звонок, – сказал я. – Во-вторых, я не пьян и могу с закрытыми глазами по половице пройти. В-третьих…

Из глубины помещения вышел милицейский начальник, лейтенант в сверкающих новеньких погонах на выглаженной рубашке, в фуражке с высоко задранной тульей, тогда только что появилась эта мода и в милиции, и в армии, – возможно, срисованная с фасонистых фуражек эсэсовцев в сериале про Штирлица. Он был высок, элегантен, казалось, что на руках его перчатки, хотя перчаток не было, просто – очень белые руки. Он вообще был белокож, с бесцветными бровями над бледно-голубыми глазами. Лейтенант не дал мне выдвинуть все аргументы, закричал весело:

– Раздевайся живо! Будет тут еще выеживаться! Помогите ему!

Милиционеры стащили с меня пиджак, сдернули галстук, рубашку. Брюки и ботинки я снял сам, остался в трусах и носках. Меня подвели к пожилой женщине в белом халате. У нее было доброе и простое лицо, как у няни Арины Родионовны с известного портрета неизвестного художника. Она наложила мне манжету тонометра, стала качать грушей.

– Послушайте, вы же врач, – сказал я ей. – Вы прекрасно понимаете, что я трезвый. Зачем этот фарс?

– Вы все трезвые! – проворчала добрая старушка, обдав меня теплой спиртуозной волной. – Ты иди и ляжь спокойно, а то ведь хуже будет.

Меня втолкнули в комнату с дюжиной коек. Почти все уже спали.

Я повернулся к зарешеченному дверному окошку. У меня было чувство, что я не могу здесь оставаться ни минуты. Жгла несправедливость. Жгло унижение. И жгло, если уж сказать честно, желание продолжить, страшно хотелось выпить.

– Дайте бумагу и ручку, я напишу заявление! – закричал я. – Вы с ума сошли – трезвого человека в вытрезвитель?

– Вот именно! – раздался сзади шаткий голос. – Хватают нормальных людей, пидоры, ни за что!

Я обернулся и увидел человека, который сидел на кровати, обхватив ноги, и раскачивался из стороны в сторону – то ли от тоски, то ли стремясь обрести равновесие. Произнеся свою фразу, он истощил силы и повалился на бок.

– Вы что, оглохли? – кричал я. – Дайте хотя бы позвонить! Имею право!

Я еще что-то кричал о своих правах. Им надоело, позвали опять лейтенанта.

Тот открыл дверь и неожиданно вежливо сказал:

– Пройдемте.

Давно бы так, подумал я.

Он взял меня под локоть и повел на второй этаж. На площадке меж этажами остановился, прислонил к стене и начал бить по животу, по ребрам, аккуратно придерживая и не давая упасть.

– Еще? – спросил он.

– Нет.

– Орать будем?