Юозас Апутис - Мост через Жальпе

Некогда стало следить за тем, кто играет да как играет, перестал отвечать на приветствия знакомых, только орлиным взором следил за единственной точкой — пестрым мячом, подскакивая от радости и вопя, когда тот вылетал за пределы поля, попадая в трибуну. Иногда у него бывало столько работы, что сам не чувствовал, как просил соседа подержать край его карты или весь клочок, а сам с ювелирной точностью отмечал на бумаге точку, в которую попал мяч. За первый матч он поставил девять точек, и ему казалось, что это неимоверно много, за год он все трибуны усеет маковыми зернышками… Дома все пришлось переделать, перенести точечки на другой лист, чтобы лучше понять, что к чему. Несколько месяцев спустя у него были не только аккуратно заштрихованные листы, но и сотни карточек, где были перечислены команды, все футболисты, и теперь он мог точно сказать, какая из команд больше всего выбивает мячей с поля, кто из игроков этой команды в этом смысле лучше других, при каких обстоятельствах мяч вообще может улететь за трибуны. Обе части его плана пестрели множеством точек, немало было и таких мест, куда мяч попадал дважды, а в одно — целых семь раз! Он заказал у столяра особый шкаф с ящиками разных размеров, и чем дальше, тем труднее становилось работать, иногда поиски точки, в которую попал мяч, отнимали почти полдня. Увидев, что в одиночку он ничего не сможет сделать, он уехал в родную деревню, которая давно обезлюдела, только старый его отец и мать еще жили в избенке на обрыве. Как ребенок, целовал он руки матери и отцу, пока не уговорил их продать корову и поддержать его начинание. Иначе-то ничего не получилось бы. Родители, наконец, уступили его мольбам, первой — мать. После долгих просьб она сказала:

— Давай продадим и поможем. Не помрем ведь без коровы, будем покупать молоко у соседей. Пускай работает сыночек, раз уж так ему хочется. Ничего ведь не делал зря. Разве забыл, как ты возвращался домой, отвезя на станцию поставки, и нашел на шоссе сосновую доску, а он из этой доски смастерил мельницу, здоровенную, как черт, потом приладил жернова, все смеялись, что пустая затея, а вышло-то ведь по-другому, разве не помнишь? Даже из деревни Паверкальнис, из Паварниса, из Пабальчяй приезжал народ к нам молоть. Медленно молола мельница, зато была дешевая…

— Не помню что-то… — сказал совсем уже дряхлый отец.

— Да ну тебя…

Из деревни он вернулся не один, прихватил хромого приятеля по начальной школе, у которого тогда была светлая голова, но давненько не приходилось ему решать задачек, пас большое колхозное стадо (электрических пастухов в то время еще не было). Кое-кто был недоволен, хорошие пастухи на дороге не валяются, но наконец уступил — оказался и там умный человек. Другие, пониже его рангом, сердились и доказывали, что неизвестно, получится ли что-нибудь путное из этих нескончаемых опытов, а пастух уже есть, однако начальник сказал:

— Как хотите, но я остаюсь при своем мнении. С юности я был за науку. Коров и сами можете пасти, не ахти чем заняты.

Слава богу, что в нужный час попался им просвещенный человек!

Так что вернулись они вдвоем, хромой однокашник был действительно талант, да еще столько лет отдыхавший от умственной работы, долго объяснять ему не пришлось, сам стал придумывать всякие новые методы, и работа шла без сучка, без задоринки. Одно их печалило: чем дальше, тем больше прояснялось, что нет никакой системы, невозможно или почти невозможно ее уловить — мячи, как заколдованные, летели чуть ли не в одну точку, в планах эти места приходилось отмечать на колышках длиной со спицу, вонзенных в точку, куда попал мяч в первый раз, и такой план к зеленому полю не принесешь, пришлось дома смастерить огромный стол и этот план со шпилями расстелить на нем, но комнатушка была такая маленькая (здесь стояли еще большой комод и книжная полка) — а ведь надо было, чтоб хромой однокашник, как-никак гость, мог в этой комнате сносно высыпаться, — так что стол пришлось поставить на кухне, а берлогу для себя устроить под столом.

Так они мучались уже третий год. За происходящим на поле наблюдали вдвоем с хромым пастухом-математиком, всегда с противоположных трибун, но возникали все новые трудности, справиться с которыми не просто было даже с родительскими «коровьими» деньгами. Когда сыпались удары по трибунам, да еще в разных местах, почти невозможно было успеть отметить, а если ты и успевал, то потом все равно грызли сомнения, точно ли отметил.